Последний шакальчик - [16]

— Она уехала в Хельсинки, — сказал Старлитц.

— Она никогда больше не путешествует. Я очень удивлена. — Айно нахмурилась. — Она сэкономила бы нам массу трудов, если б у нее был сотовый телефон.

— Зачем она им понадобилась в Хельсинки?

— Ну, думаю, ее заставили туда поехать. Местные аландцы. Властные структуры местных коллаборационистов.

— Какая от нее, по-твоему, может быть польза? Она вне политики.

— Это правда, но ею тут очень гордятся. В конце концов, детскую больницу — Детскую больницу Флюювинов на острове Фегле — это ведь она построила.

— Да?

— И парк на Соттунге. А на Брэде — Парк Флюювинов и Игровую площадку Большого Фестиваля Флюювинов. Она все это построила. Она никогда не оставляет себе денег. Все отдает. В основном Флюювинскому фонду педиатрических болезней.

Сняв солнечные очки, Старлитц отер лоб:

— Ты, случайно, не знаешь, к каким именно педиатрическим заболеваниям у нее особый интерес?

— Никогда не понимала подобного поведения, — сказала Айно. — Правда, правда. Наверное, это какое-то психическое заболевание. Бездетная старая дева в рамках несправедливого социального порядка… Лишенная здорового секса или выхода своим эмоциям… Живущая отшельницей все эти годы среди глупых книг и картин… Ничего удивительного, что она сошла с ума.

— Ладно, возвращаемся, — отозвался Старлитц. — С меня довольно.

Раф и Старлитц брели по лесу, хлопая медлительную и крупную скандинавскую мошку.

— Я думал, у нас уговор, — сказал Раф. Издалека доносился приглушенный хор скотских воплей из сауны. — Я просил тебя не привозить ее сюда.

— Она твоя лейтенант, Раф. Ты с ней и разбирайся.

— Мог бы быть потактичнее. Придумать какую-нибудь уловку или обходной маневр.

— Не хотелось быть выброшенным за борт моторки. — Старлитц потер укус на шее. — У меня очень серьезная закавыка в переговорах, приятель. Объект снялся с лагеря, и надолго, а окно у меня очень узкое. Мы ж здесь говорим о японской массовой поп-культуре. Цикл производства-потребления у японцев сверхбыстрый. Потребительская мода у них сходит за четыре недели. В лучшем случае. Никто не говорил, что фруфики смогут долговременно продавать продукт, как это было с покемонами или телепузиками.

— Я понимаю, какие у тебя финансовые сложности с японскими спонсорами. Если б ты был немного терпеливее. Мы можем принять меры. Мы можем произвести перемены. Если придется, Аландская республика национализирует литературную продукцию.

— Слушай, весь смысл операции — подать в суд на тех ребят в Японии, которые уже сейчас ее обирают. Нам нужно на бумаге иметь что-то, что выглядело бы достаточно серьезно, чтобы выдержать исследование и наподдать им под зад в Гаагском суде. Если собираешься заламывать кому-то руки из-за такого туманного вздора, как интеллектуальная собственность, нужно иметь что-то сверхмощное, иначе они не пойдут на попятный.

— Теперь ты меня пугаешь. Тебе надо бы попариться в сауне. Расслабиться. Там видак смотрят.

— Фильмы прямо в этом чертовом пару, Раф?

Раф кивнул:

— Это особые фильмы.

— Ненавижу, черт побери, видеосъемки.

— Это боснийские фильмы.

— Правда?

— Такие достать непросто. Из лагерей.

— Ты крутишь наемникам фильмы со зверствами?

Раф развел руками.

— Добро пожаловать в Европу двадцать первого века! — выкрикнул он пустому берегу. — Новенькие с иголочки европейские режимы апартеида! Где банды военных преступников похищают и систематически насилуют женщин других этнических групп. При свете софитов и при работающих ручных видеокамерах!

— Подобные слухи я слышал, — медленно произнес Старлитц. — Однако в них довольно трудно поверить.

— Пойди в сауну, приятель, и этим фильмам ты поверишь. Просто невероятно, и тем не менее чистая правда. Голая реальность, черт побери. Особой радости они тебе, возможно, не доставят, но эту видеодокументацию стоит посмотреть. Следует свыкнуться с подобными методами для того, чтобы понять современное политическое развитие. Эти фильмы — как сырое мясо.

— Должно быть, подделка, приятель.

Раф покачал головой:

— Европейцы всегда так говорят. Они всегда игнорируют слухи. А о зверствах узнают для себя пять лет спустя после событий. Тогда они ведут себя так, словно крайне шокированы и озабочены случившимся. Эти видеофильмы существуют, друг мой. У меня они есть. И у меня есть даже больше. Я заполучил женщин.

— Шутишь?

— Я купил женщин. Выменял их по бартеру за пару стингеров. Пятнадцать насильно увезенных босниек. Мне привезли их сюда в опечатанных грузовых фурах. Я потратил уйму труда на их перевозку.

— Белое рабство, приятель?

— Плевать мне на цвет кожи. Не я же их поработил. Я — тот, кто спас им жизнь. Полно было других девушек, кто оказался более упрям или, кто знает, может, не такие хорошенькие. Все они теперь — трупы в канаве с пулями в затылке. Эти женщины все сделают ради выживания. Хорошо бы, у меня их было больше пятнадцати, но я только-только разворачиваюсь. — Раф улыбнулся. Пятнадцать человеческих душ! Я спас пятнадцать человек! Тебе известно, что это больше, чем я убил своими руками за всю свою жизнь?

— Что ты намерен делать с этими женщинами?

— Прежде всего, они будут развлекать мои верные войска. Для того мне и нужны были женщины, что навело меня на мысль привезти босниек. Признаю: труд в секс-индустрии тяжел. Но под моим присмотром их хотя бы после самого акта не пристрелят.