Последний шаг - [6]

Рыжий пожал плечами.

— Она сделала это. Хоть пока и не понимает.

— Но мне нравится мой учитель, — запротестовал Блондин.

— И мне, — сказал Рыжий. — Но мы не можем ничего с этим поделать. Никто не падает в одиночку, даже если мы думаем, что он этого заслуживает.

— Мне не нравится эта игра, — крикнул Блондин. — Она мне кажется отвратительной!

— Да кто ж играет! — Лицо Рыжего скривилось. — O Любящий Отец, кто играет?

Шатен и Блондин подхватили его под руки, помогли подняться, и повели его, словно слепого, к зданию школы. Я посмотрела вниз на устроенный мною беспорядок. Последний автомобиль балансировал на краю гибели. Все остальные вокруг корабля выглядели как маленькие птенцы, сбившиеся вокруг наседки в поисках тепла и защиты от наступающей ночи. Я торжествующе фыркнула, и, стряхнув салфеткой пыль с моих ботинок, пошла в школу.

* * *

Это было в пятницу. А в субботу волна беспокойства охватила Базу. Люди собирались небольшими группами в зданиях Военторга и Клуба, звучала обычная болтовня, но было немало обеспокоенных взглядов. В воскресенье стало заметно, что среди присутствующих нет многих занимавших ключевые посты сотрудников. Они разошлись не попрощавшись.

В 2:00 в понедельник утром меня разбудил сигнал тревоги. На этот раз все было иначе. Он ощущался совсем по-другому. Он даже звучал по-другому. Я, шатаясь, выбралась из постели, вслепую нащупывая свою одежду. Я несколько бесконечных минут боролась с непривычно, с изнанки, расположенными крючками, прежде чем я проснулась достаточно, чтобы включить свет. Я поднялась в моём дождевике (наша ЭВАК-форма) и подошла к шкафу за моим ЭВАК-рюкзаком, который, смеха ради, я упаковала сразу же как приехала, что мы и должны были сделать в соответствии с правилами. К тому времени, как наш коридор начал сотрясаться от громкого топота ног, в двери застучали кулаки, и послышались крики команд: «Началось! Наружу! Наружу! Всем штатским на выход!», — я был полностью одета и готова.

* * *

Мы были в двух днях пути от Базы, когда я начала кое-что понимать. До этого не происходило ничего необычного, за исключением смутного возникшего дежа-вю — когда мы, дрожащие в холодном предрассветном мраке, ожидали распределения по машинам.

— Теперь все, кроме учителей.

— Осталась только одна маленькая машина. — Госпожа Льюис высунула бледное и озабоченное лицо из окна. — Эта будет переполнена. Может быть, мы могли бы найти место для одного.

— Нет, — решительно сказал сопровождавший нас лейтенант. — Вам потребуется это место, особенно если ребенок вдруг решит, что ему пора появиться на свет.

Слезы навернулись на глаза миссис Льюис.

— Спасибо, — сказала она. — Есть какие-нибудь новости?

— Только то, что первая перестрелка закончилась. Девяносто процентов жертв.

— O Любящий Отец! — прошептала госпожа Льюис, стискивая руки. — Все сильные молодые люди…

Нам указали дорогу и дали сигнал к отправлению, теперь нашей единственной связью с военными остался неразговорчивый молодой лейтенант.

— Только не по этой холмоватой дороге! — Слышала я стенания мисс Ливен. Потом она рассмеялась. Её смех перешёл в рыдания.

Не так охотно, как в первый день, я поделилась остатками продуктов своего ЭВАК-комплекта. У нас не было привалов по расписанию. У многих не было с собой полного комплекта, как должно было бы быть. Еда была только у тех, кто соблюдал правила.

Рано утром второго дня внезапно случившаяся авария вывела нас из усталого ступора, и мы резко, бампер к бамперу, остановились. Мы все вышли из машины и пошли по сухой обочине вперёд вдоль колонны. Я бросила взгляд на автомобиль, что лежал раздавленный огромным валуном, упавшим со стены оврага, тяжело прислонилась к склону холма и спрятала глаза. На меня нахлынула тревожная боль понимания. Всё мое существо восстало против этой ситуации. Это было невозможно. Не могло быть ничего, кроме дикой случайности, чтобы связать это событие с тремя мальчиками, что сидели, сгорбившись, в углу детской площадки. Это было все моя больная фантазия, которая начала проводить параллели. Воображение! Это проклятие!

Но мы так и не добрались до Холма до наступления ночи. Тьма накрыла нас неожиданно рано, когда мы уже собирались огибать каменное плато, и мы вынуждены были остановиться, чтобы не продолжать медленное движение в темноте, по покрытой острыми кусками обсидиана равнине, не будучи уверенными, что мы не сбились с правильного маршрута.

* * *

На следующее утро оранжевый дождь начал злобно тыкать вниз, и мы оказались остановлены ярким потоком, который перерезал дорогу на две части. К этому моменту я совершенно оцепенела и не могла прийти в себя. Я не могла смотреть на строительство импровизированного парома. Я не могла смотреть на переправу. Я заткнула уши, чтобы не слышать криков, когда две машины были сметены потоком. Я слепо сунула запасной свитер, чтобы им обернули хромающего, мокрого с ног до головы Батча, прежде чем его усадили в машину к Скоттам. Я не напрягалась, не дышала тяжело, когда нас переправляли на пароме. Я знала — я знала, — дневной свет продержится достаточно долго для того, чтобы успеть переправить наш, последний, автомобиль через поток, и лишь затем снова придёт почти осязаемая тьма.