Последний шаг - [4]

— Если бы мы смогли миновать этот участок вчера, — сказал Шатен, — этого бы не произошло. Если бы не этот чёртов звонок…

— Да, — сказал Рыжий, его глаза были скрыты за пластмассовым щитком. — Это был бы оптимальный курз.

Блондин подтолкнул пальцем миниатюрный паром, грубую конструкцию из прутьев и щепок. Один крошечный осколок отвалился и обрушился в поток.

— Может быть, это не будет продолжаться долго, — сказал он. — Может быть, нам надо просто подождать, пока дождь не прекратится…

— Мы не можем, — сказал Рыжий. — Это третий день. Осталось всего два дня, чтобы достичь назначенного места сбора. — Он повернулся и яростно посмотрел на Блондина. — Если вы не хотите, мы можем сдаться, и пусть все умрут!

— Мы могли бы рассказать о том, что будет, — всхлипнул Блондин. — Наши отцы…

— …Не поверили бы нам, — прошептал Рыжий, прикрыв глаза. — И у них бы не получился курз. Сколько ещё осталось?

— Четыре, — ответил Шатен. — И две уже утонули.

— Кто-нибудь сумел выбраться? — спросил Блондин.

— Только Батч, — шмыгнул носом Шатен. — Я посажу его к Скоттам.

— Мы ещё не закончили переправу, — голос Блондина дрожал. — Будем продолжать?

— Начнём! — сказал Рыжий.

Я поспешила к зданию школы, и затеяла оживлённую беседу в учительской, в результате чего звонок прозвучал на пять минут позже. Вот так, подумала я. Я вернула вам ваши пять минут.

В тот же день, когда мы наблюдали, как дети грузятся в геллитрансы под неутихающими струями ливня, мисс Робин посмотрела мимо меня на мисс Ливен и сказала:

— Я не могу понять, что случилось с Леонардом. Он плакал весь день о своей матери. Представьте себе, мальчик его возраста плачет о матери.

— Этот мерзкий дождь кого угодно может заставить плакать, — сказала мисс Ливен. — Он милый мальчик, правда? Эти его белокурые локоны…

Блондин, чавкала под моими ногами вязкая оранжевая грязь. Блон-дин, Блон-дин, Блон-дин.

Тревога последовал за мной домой — бесформенная, необоснованная, навязчивая. Я поймала себя на том, что брожу бесцельно, и села с книгой. Я прочитала четыре страницы и не запомнила ни слова. Я приняла анти-вир и аспирин, и начала разбирать содержимое ящика моего письменного стола. В конце концов, я заняла себя сложным узором на свитере, который я вязала, угрюмо сосредоточившись на счёте петель и набросов. Вечер прошел кое-как, и я пошла спать в ауре дурного предчувствия.

* * *

Я была очень расстроена, когда в ранний утренний час меня разбудил сигнал учебной тревоги. Будучи гражданским специалистом, я ничего не была обязана делать во время учебной тревоги, кроме как попытаться снова уснуть. На тот случай, если когда-либо случится настоящая чрезвычайная ситуация, и мы должны будем эвакуироваться, существовал специально разработанный план, который должен был быть приведён в исполнение. Я не думаю, что у любого из нас, гражданского персонала и гражданского населения, были иллюзии в отношении того, что будет на самом деле происходить при подобных обстоятельствах. Нам просто укажут эвакуационный маршрут и дадут команду отправляться, и после этого мы будем предоставлены сами себе. Как никому не нужный балласт.

Я лежала без сна, пытаясь избавиться от видения того, как выглядит беззащитное человеческое тело после внезапного нападения врага. У аборигенов был крайне неприятный тип снарядов, которые просто прокалывают кожу. Но в месте укола тут же вздувалась опухоль размером с апельсин, которая причиняла нестерпимую боль, если её немедленно не надрезать или не проткнуть, но тогда сотни микроскопических существ рассеиваются вокруг, выбирая место для нового укуса. И их крошечные когти колют кожу. А в месте укола вновь…

Я повернулась на бок и погрузилась в тревожный сон, нарушаемый неутихающим звуком сирены, а затем, впервые за время работы на Агрэйве, я проспала, и прибыла в школу не успев позавтракать, в наспех натянутой одежде, что, конечно же, не улучшило моего настроения. Это был один из тех дней, которые напоминали мне, что иногда я ненавижу себя так же, как я ненавижу детей.

Во время большой перемены я быстро обошла детскую площадку по периметру, ощущая себя зверем, мечтающим вырваться из клетки. Я видела, как три мальчика склонилась в углу над их нескончаемой игрой, но я избегала их, мне в тот момент были отвратительны до тошноты школа, дети… и я сама. Надо просто держать себя в руках, пока плохое настроение не пройдет.

Но после школы я опять начала задаваться вопросом об игре, и, вопреки своей обычной практике, я задержалась там после окончания занятий. Я неожиданно для себя обнаружила, что сижу в углу опустевшей детской площадки.

Я непонимающе смотрела на царапины, крошечные кучки гравия, знаки и символы, нацарапанные на земле. Они ничего не значили для меня. Там не было переводчика, чтобы прочитать мне путешествие этого дня.

Путешествие дня? Но куда и зачем? Я сидела на корточках над этим нелепым сооружением, положив руки на колени и слегка раскачиваясь взад и вперед. Определённо, у меня поехала крыша. Ни один взрослый человек, будучи в здравом уме, не станет беспокоиться о крошечной колонне игрушечных машинок, разбросанных в липкой грязи на детской площадке. Но я посмотрела еще раз. Я, наконец, нашла головной автомобиль. Вся колонна вытянулась вокруг большого камня и, казалось, безнадёжно увязла в грязи. Быстро и слегка виновато оглянувшись вокруг, я тщательно похлопала по грязи впереди колонны, сглаживая её и устраивая тем самым маленькую безопасную дорогу, огибающую скалу.