Последний самурай - [8]
Эта экстраординарная генеалогия оказала влияние на мышление Сайго и его когорты. Самураи Сацума испытывали особую гордость от того, что они служат дому Симадзу, который непрерывно управлял одной территорией более шести веков. На самом деле Симадзу оказались более долговечными, чем те сёгуны, которые назначили их на должность: они создали независимую основу для власти и пережили крушение Камакурского сёгуната в 1330-х.
Второй сёгунат, известный как сёгунат Асикага или Муромати, подтвердил власть Симадзу над Сацума. После краха режима Асикага в 1500-х Япония погрузилась в продолжительную гражданскую войну, и Симадзу, как и многим другим даймё, пришлось приложить большие усилия, чтобы подавить выступления непокорных вассалов. Однако, в отличие от многих даймё, Симадзу вышли победителями, консолидировав и расширив свои территории. В борьбе за объединение страны, развернувшейся в конце шестнадцатого столетия, Симадзу вступали в столкновение с крупнейшими феодальными правителями Японии. В 1580-х Симадзу сражались против Тоётоми Хидэёси и потеряли свои территориальные завоевания на севере Кюсю. Они также противостояли основателю третьего японского сёгуната Токугава Иэясу. В 1600 году, в великой битве при Сэкигахара, Симадзу и Токугава сражались на противоположных сторонах: Токугава Иэясу возглавлял восточный союз, в то время как Симадзу отстаивали интересы западного союза. Токугава победил. В 1603 году Иэясу, с санкции императора, провозгласил себя сёгуном, утвердив свое превосходство и положив начало 2б5-летнему правлению династии Токугава, самого долговечного японского сёгуната. Чтобы вознаградить своих союзников и укрепить собственное положение, Иэясу отнял у своих недавних врагов миллионы акров земли, частично или полностью лишив их прежних владений. Примечательно, что владения Симадзу он оставил нетронутыми. Хотя Симадзу потерпели поражение, они по-прежнему представляли собой грозную силу, и у Иэясу были веские причины избегать прямой конфронтации с ними. Более того, поскольку Кагосима и новую столицу Токугава, Эдо, разделяло около тысячи миль, вероятность того, что Симадзу попытаются атаковать сёгунат, была крайне невелика[4]. Результатом стал компромисс. Симадзу признали верховную власть сёгуната и совершили соответствующие акты поклонения, такие, как подписание клятвы верности кровью. Со своей стороны, Иэясу подтвердил власть Симадзу над их традиционными владениями на северо-западе Кюсю.
Соглашение с Токугава начала 1600-х продолжало оказывать свое влияние на политику и по прошествии двух веков. Симадзу, противостоявшие Токугава в 1600-м, получили статус тодзама, или «посторонних» даймё. «Посторонним» даймё было запрещено занимать посты в администрации сёгуната, и они были исключены из процесса принятия решений в области национальной политики. Большинство крупнейших феодальных правителей юго-запада имели статус тодзама, как и многие даймё, владевшие обширными территориями в других частях страны. Те же даймё, которые заслужили доверие Иэясу еще до 1600 года, назывались фудаи, или наследственные даймё. Это различие между фудаи и тодзама стало определяющим фактором в политике сёгуната по отношению к даймё: даже во времена Сайго ключевые должности в административном аппарате сёгуната были зарезервированы для фудаи. Тот факт, что даймё, занимавшие важные посты в административном аппарате, вносили значительно больший вклад в укрепление сёгуната, чем тодзама, оказал свое влияние на формирование реакции японцев на империализм в 1850-х и 1860-х. Многие тодзама стремились получить должности, которые дали бы им право голоса в международных делах. Фудаи были значительно ближе связаны с традиционными властными структурами и поддерживали исключительное право сёгуна на решение дипломатических вопросов. Симадзу, по мнению многих, представляли собой квинтэссенцию правителей тодзама. До 1860-х они не противостояли открыто сёгунату, но сохраняли удивительную независимость в гражданских и дипломатических делах. Симадзу считали себя не столько вассалами Токугава, сколько равными им верховными правителями, проигравшими ключевую битву. В последние годы сёгуната Токугава они окончательно отбросили в сторону все внешние приличия, направив в Париж, на Всемирную выставку 1867 года, независимую делегацию, которая представляла не Японию, а княжество Сацума и острова Рюкю.
«Заслон» — это роман о борьбе трудящихся Амурской области за установление Советской власти на Дальнем Востоке, о борьбе с интервентами и белогвардейцами. Перед читателем пройдут сочно написанные картины жизни офицерства и генералов, вышвырнутых революцией за кордон, и полная подвигов героическая жизнь первых комсомольцев области, отдавших жизнь за Советы.
Жестокой и кровавой была борьба за Советскую власть, за новую жизнь в Адыгее. Враги революции пытались в своих целях использовать национальные, родовые, бытовые и религиозные особенности адыгейского народа, но им это не удалось. Борьба, которую Нух, Ильяс, Умар и другие адыгейцы ведут за лучшую долю для своего народа, завершается победой благодаря честной и бескорыстной помощи русских. В книге ярко показана дружба бывшего комиссара Максима Перегудова и рядового буденновца адыгейца Ильяса Теучежа.
Автобиографические записки Джеймса Пайка (1834–1837) — одни из самых интересных и читаемых из всего мемуарного наследия участников и очевидцев гражданской войны 1861–1865 гг. в США. Благодаря автору мемуаров — техасскому рейнджеру, разведчику и солдату, которому самые выдающиеся генералы Севера доверяли и секретные миссии, мы имеем прекрасную возможность лучше понять и природу этой войны, а самое главное — характер живших тогда людей.
В 1959 году группа туристов отправилась из Свердловска в поход по горам Северного Урала. Их маршрут труден и не изведан. Решив заночевать на горе 1079, туристы попадают в условия, которые прекращают их последний поход. Поиски долгие и трудные. Находки в горах озадачат всех. Гору не случайно здесь прозвали «Гора Мертвецов». Очень много загадок. Но так ли всё необъяснимо? Автор создаёт документальную реконструкцию гибели туристов, предлагая читателю самому стать участником поисков.
Мемуары де Латюда — незаменимый источник любопытнейших сведений о тюремном быте XVIII столетия. Если, повествуя о своей молодости, де Латюд кое-что утаивал, а кое-что приукрашивал, стараясь выставить себя перед читателями в возможно более выгодном свете, то в рассказе о своих переживаниях в тюрьме он безусловно правдив и искренен, и факты, на которые он указывает, подтверждаются многочисленными документальными данными. В том грозном обвинительном акте, который беспристрастная история составила против французской монархии, запискам де Латюда принадлежит, по праву, далеко не последнее место.