Последний праведник - [31]

— Но сюда они не вошли?

— Нет. Сюда вы не вошли. Вы сдались.

Нильс прекрасно знал, что это не полиция сдалась, а политики не выдержали общественного давления. Розенберг снова включил свет. Нильс рассматривал фотографии, пытаясь представить себе, как все это происходило.

— Разве на этом снимке не больше двенадцати человек? — Нильс начал подсчитывать глазами людей на фотографии, где явно было больше беженцев, чем на остальных. Розенберг стоял в дверях и всем своим видом показывал, что ему не терпится выманить Нильса из подвала.

— Больше. Несколько человек исчезли.

— Исчезли?

Неуверенность Розенберга сложно было не заметить.

— Да. Несколько человек из Йемена. Они сбежали.

— Как им это удалось?

— Я не знаю. Наверное, решили попробовать справиться самостоятельно.

Нильс подумал, что все ясно как день.

Розенберг врет.

* * *

В церкви было почти пустынно, только органист снова и снова проигрывал один и тот же пассаж. Розенберг, казалось, был немного взволнован тем, что рассказал ему Нильс.

— Вы говорите, хорошие люди? В каком смысле хорошие люди?

— Борцы за права человека, волонтеры в странах третьего мира и так далее.

— Что же это за мир, в котором мы живем? Теперь убивают хороших.

— Вам нужно просто следить за тем, кого вы к себе впускаете. Соблюдать элементарную осторожность.

Розенберг протянул Нильсу стопку псалтырей.

— Я не боюсь, мне ничего не грозит.

Он рассмеялся своим мыслям и повторил:

— Мне совсем не грозит быть принятым за хорошего человека. Можете не сомневаться. Я грешник.

— Мы и сами не думаем, что вам что-то грозит, но все-таки.

— Однажды один человек пришел к Лютеру. Я имею в виду, к тому самому Лютеру.

— Тому, кто сделал нас протестантами?

— Да, к нему. — Розенберг снова рассмеялся и посмотрел на Нильса так, как будто тот был ребенком. — Он сказал Лютеру: «Меня кое-что заботит. Я очень много думал и понял — знаешь что? Я никогда не грешил. Я никогда не делал то, чего нельзя». Лютер внимательно посмотрел на него. Вы можете догадаться, что он ответил?

Нильс чувствовал себя на занятии по катехизации, и это было не самое приятное чувство.

— Что ему повезло?

Розенберг триумфально покачал головой.

— Что ему нужно начать грешить! Потому что Бог должен спасти грешников. Грешников, а не тех, кто уже спасен.

Орган замолчал на минутку. Пара туристов вошла в церковь, осматриваясь вокруг с любопытством и сознанием выполненного долга. Розенберг явно собирался рассказать Нильсу что-то еще, но выжидал, пока улетучится органное эхо.

— У евреев есть миф о праведниках. Вы о нем не слыхали?

— Я никогда особенно не разбирался в религии. — Он тут же понял, как это прозвучало, и прибавил, извиняясь: — И это я говорю священнику…

Розенберг продолжал, никак не реагируя на слова Нильса, а будто бы читая с кафедры воскресную проповедь:

— Миф о том, что тридцать шесть праведников обеспечивают выживание всего человечества.

— Тридцать шесть. Почему именно тридцать шесть?

— У еврейских букв есть числовое значение. Буквы в слове «жизнь» в сумме дают восемнадцать. Поэтому восемнадцать — это священное число.

— Восемнадцать плюс восемнадцать равно тридцать шесть. То есть это дважды священно?

— Для человека, никогда особенно не разбиравшегося в религии, вы быстро соображаете.

Нильс улыбнулся, чувствуя детскую гордость.

— И как об этом узнали?

— О чем? Что вы имеете в виду?

— О том, что Бог послал на землю этих тридцать шесть человек? — Нильс подавил недоверчивую улыбку, но Розенберг успел заметить недоверие в его глазах.

— Он рассказал об этом Моисею.

Нильс рассматривал большие картины. Ангелы и демоны. Мертвые, карабкающиеся из могил. Сын, прибитый к деревянному кресту. Нильс много чего повидал за двадцать лет работы в полиции, пожалуй, даже слишком много. Он обшарил весь Копенгаген в поисках доказательств и мотивов преступлений, обыскал каждый темный закоулок человеческого греха и нашел там вещи, при одной мысли о которых его тошнило. Но он никогда не встречал даже намека на то, что существует какая-то жизнь после смерти.

— Синай. Моисей взошел на гору и принял заповеди. Мы продолжаем жить по ним. Более того, мы даже положили их в основу законодательства. Не убий.

— Ну, это никогда никому не мешало.

Розенберг пожал плечами и продолжил:

— Возлюби ближнего своего. Не укради. Вы же знаете эти десять заповедей.

— Знаю, конечно.

— И ваша работа, строго говоря, состоит в том, чтобы следить за исполнением Божьих заповедей. Так что не исключено, что вы задействованы в реализации общего плана в гораздо большей степени, чем вам кажется, — Розенберг дразняще улыбнулся Нильсу, и тот не мог не рассмеяться. Розенберг, конечно, талантливый и опытный собеседник, сказывается его многолетняя привычка нападать на неверующих.

— Ну, возможно, — ответил Нильс и продолжил: — И что Бог сказал Моисею?

— Что в каждом поколении на земле будут жить тридцать шесть хороших, справедливых людей, чтобы заботиться о человечестве.

— И они должны обязательно заниматься миссионерством?

— Нет. Потому что они сами об этом не знают.

— То есть хорошие не знают о том, что они хорошие?

— Праведники не знают о том, что они праведники. Только Богу это известно. Но они присматривают за нами. — Розенберг сделал паузу. — Как я уже сказал, это важное понятие в иудаизме. Если вы хотите поговорить с экспертом, вам нужно в синагогу на Кристальгаде.