Последний пожар - [55]

– На третий день тебя ранило в бок. Пуля ударила в ребро. Я ж тебя в лазарет волок к Левыкину. Что ж ты запираешься? Признайся, что у тебя справка фальшивая и езжай домой.

Не признался. Остался в своей новой деревне с новой фамилией. Готовились к зиме. А ягоды в тайге много, а рыбы на заливных лугах граблями греби. Ребятишки собирали ягоду с листьями, спешили, чтобы собрать как можно больше. Зимой сортировали, а листья малины, смородины, брусники, клюквы шли в чай. Взрослые спешили достроить бревенчатый дом. Белые ночи сначала удивляли, а потом радовали. Успевали сделать столько, что самим дивно было. Соседи, успевшие отстроиться, помогали. Беда сплачивала. Несколько семей связали невод и тайком добывали рыбу.

У всех обязанности. Девочки – Евгения и Зинаида следили за самоваром. Помогал им семилетний Вася. Носил воду из ручья, ломал валёжник. Ждали деда, его троих сыновей и зятя с рыбалки. Старший сын Никанор и Василиса имели по двое детей, но не отделялись, а поэтому их вместе выслали. Вася оставил сестёр и отправился проверять петли на зайцев, на рябчиков. Самовар кипел, дети забыли доливать. Взрослые задержались. Хорошо, что пришли с работы тётки. Они работали в леспромхозе учетчицами. Хотели попить чаю, но воды в нём оказалось очень мало.

– Мама, мама, – позвали Пелагею, делавшую с соседками печь из глины в новом доме. Пелагея быстро залила угли в самоваре, воды налила, обвернула мокрой рядниной. Но кран отпаялся. Стал подтекать. Лишь через два месяца удалось найти кусочек олова, чтобы «вылечить» больного медалиста.

Умер дед весной. Уже говорили о близкой победе. Авдей был начальником лесозаготовительного пункта. Прихватило живот. Неделю маялся, убеждая всех, что скоро отпустит. Не отпустило. Василий считает, что дед очень переживал, когда перед новым годом получили три похоронных извещения. Что творилось дома, помнит смутно. Уходил в тайгу, долбил лунки и ставил мордушки на окуней, иногда удавалось поймать глухаря или рябчика. Зайцев не стало к декабрю. Он помнил, как отец подсаживал на кедр, как учил косить и ловить щук петлёй. Сохранилось лишь две фотографии. На одной – в военной форме с медалью, а на второй – вся семья; снялись в Томске, когда привезли с Алтая. Дед убедил охранника пригласить фотографа, чтобы осталась память, если кто умрёт в чужом краю. Фотокарточка получилась хорошая. На ней все молоды и здоровы. Василий заказал с неё портреты отца и мамы. Теперь висят на стене; раскрашенные, ретушированные.

В сорок первом, а может быть, в сорок втором был брошен клич: «Фронту – цветной металл!» Сдавали всё. Латунные пуговицы и медные котелки. Приходили из сельсовета, требовали сдать самовар, дескать, из него сделают сотню патронов, а это для фронта большая помощь. Пелагея не хотела расставаться с помощником. Самовар достался от родителей, которые умерли в холеру. Как могла, берегла своё богатство, свою память. Пришло время, когда самовар нужно отправить на фронт. Василий и его братья верили, что без самовара невозможно победить наглых захватчиков. Как стеклянную вазу, везли на санках свою драгоценность. Считали, что сто пуль пустит самовар по врагам.

Подрос Василий, вступил в комсомол. Участвуя в переписи населения поселка перед выборами, оказался в доме бывшего председателя сельского совета. На шестке увидел самовар. Обрадовался. Словно отца встретил, не вернувшегося с войны.

– Что ты, сынок, таких самоваров были тысячи сделаны, – говорил пожилой человек. – Считай, что внёс ты его в фонд обороны.

– Это царапина от штыка. Это олово подтекало, когда ремонтировали кран. А вмятинку на крышке я сделал, когда лучину колол топором. Как же не стыдно? Вы украли наш самовар…

– Надо было сгноить вашу семью, сослав в самые непроходимые болота. Пожалела советская власть, дескать, реабилитированы.

– На плитах одиннадцать фамилий Агаркиных и Базаркиных, а твоих фамилий нет. Присосались к советской власти. Лошадей постреляли, чтоб не достались ни красным, ни белым…

Забрал Василий самовар, унёс бабушке. Обрадовалась старушка, даже помолодела на десяток лет. Оглаживала самовар морщинистой рукой, а слёзы текли из выцветших глаз и падали на концы платка. Через час нагрянул участковый с понятыми и бывшим председателем сельсовета. Самовар конфисковали, а Василия, оказавшего сопротивление властям, посадили на пятнадцать суток. Он отбыл пять. Двоюродная сестра написала письмо в районную газету, а копию послала в прокуратуру. Письмо не появилось в печати, но самовар привез сын председателя, бросил на пол и ушел. Кран отвалился во второй раз. Василий написал письмо начальнику милиции. С жалобами трудящихся работали тогда. Самовар сфотографировали и отправили в областную газету. Статья вышла. Рассказывалось не столько о самоваре, сколько о семье Базаркиных, оказавшихся в ссылке из-за ведра самогона.

В школе решили организовать краеведческий музей. Понесли дети из домов, с чердаков старинные утюги и керосинки, письма с фронтов, фотокарточки, солдатские котелки и ложки. На самом видном месте оказался самовар. Пелагея попросила внуков определить его на вечное хранение. Через пять лет школьный музей стал тесен. Начали строить отдельное здание, в котором поместили библиотеку и дом пионеров. Люди, понимая значимость сохранения памяти, отдавали семейные реликвии. Анна Пилогова сдала свой ткацкий стан, вдова Быкова принесла мужнину золотую медаль Героя Советского Союза, умершего после войны от ран. Быковых первыми выслали в таёжный и болотный край. Большая семья имела крупорушку, шерстобитку, конную молотилку. Отняли всё. Даже коровьи ботала. Селом провожали в дальнюю дорогу. Вместе с малыми ребятами пустились на новые земли почти тридцать душ кулаков-мироедов. Четыре дома приказал Аверьян Огоньков, председатель волостного исполкома, сжечь, чтоб духу кулацкого не было. Беднаки безворотные – в крик: нам, нам отдай. Комсомольцы покосоурились, но приказ выполнили, ведь они, описывая имущество, не всё записали. Отвозили в колхозную кладовую одежду и семена, не забывая о себе. Аверьян Огоньков ходил по дворам и говорил: «Обопью и угроблю». Потом, когда начнётся плановая ссылка людей, всякий стыд потеряют, будут тащить всё, что попадёт под руку во время раскулачивания.