Последний подарок Потемкина - [35]
– Септу… что, дядюшка? – беспомощно прошелестел голос Сашеньки Браницкой.
Увидев широко открытые глаза своей племянницы, князь поспешил пояснить:
– Септуагинта – это перевод собрания книг Ветхого Завета на древнегреческий. Или, как его ещё называют, «перевод семидесяти старцев».
– Погодите, господа, – вступила в разговор неугомонная княгиня Долгорукова, ибо понимала, что отчасти этот диспут ведется для нее. И была права. Отчасти…
– Вот вы оба упомянули «сына единственного», невзирая на перевод, латинский, ли греческий… а разве Исаак – единственный? А как же быть с Измаилом? Он ведь тоже Авраамов сын – его первый сын, от Агари – наложницы, насколько мне известно из Писания!
Оба спорщика одновременно уставились на княгиню. Потёмкин – с удовольствием. Кобенцль – с нескрываемым восхищением. «Глубоко копает княгиня», – подумали оба.
Тут Цейтлин тихонько кашлянул раз-другой, и все устремили на него вопрошающие взоры, так как без причины надворный советник подобные звуки издавать привычки не имел. Ну, разве что только когда бывал простужен.
– Мне бы хотелось пояснить, что «единственный» – на языке оригинала – это слово, которое можно перевести и как «уникальный» и как «возлюбленный» и как «единственный». В данном контексте это слово нужно понимать как уникальный, в том смысле, что лишь Исаак был обещан Аврааму Богом. А Измаил не был. Он был просто рожден рабыней, наложницей…
– Как всё ж таки правильно, что в духовных академиях учат древнееврейский, ибо Ветхий Завет нужно, конечно же, читать на языке оригинала! – произнес Потёмкин задумчиво, – слишком уж много теряется при переводе.
– А разве у магометан тоже Авраам имеется? – наивно спросила Сашенька Браницкая, – они же нехристи…
– Авраам у мусульман зовется Ибрагим, племяша моя, – отозвался Потёмкин, – и мусульмане тоже отмечают память жертвоприношения Авраама, сиречь Ибрагима. Он, Ибрагим, у магометан в великих пророках ходит! Потому и баранов режут в Курбан-байрам исламский. Это они в жертву животину приносят, вместо Измаила! Магометане ведь считают, что это его, а не Исаака, Господь потребовал, потому как он, Измаил, и есть первенец…
Эх, жаль нет с нами моего Касым-муллы, чтобы допросить поподробнее! – Светлейший имел обычай окружать себя представителями разных конфессий, которых он обожал растравлять разными каверзными вопросами, а подчас и подталкивал умышленно к ожесточеннейшим дебатам.
Услышав про Курбан-байрам, Сенька слегка оживился и на время отвлекся от мрачных мыслей. Вспомнил вдруг, как сын дворничихи-татарки тёти Асурат, приехав домой с каникул, с подробностями рассказывал, как дед его резал барана на праздник, по закону, предварительно завалив его на землю головой в сторону Мекки.
– А где она, Мекка? – спросил его тогда Сенька, ужасно пораженный этой подробностью.
– А шайтан его знает, – пожал плечами молодой мусульманин, – но баран большой был, жирный. Всю неделю ели…
– А старцы-то тут при чем, дядюшка? – протянула капризным голосом графиня Александра Васильевна Браницкая, не спуская с любимого дяди влюбленных глаз, – объясните…
Супруга коронного гетмана Польши и одна из любимейших камер-фрейлин императрицы была, увы, девица не шибко образованная. В деревне под Смоленском росла. Да в подмосковной провинции воспитывалась. Но характер Сашенька имела добрый и была весьма деловита и чрезвычайно деятельна. А главное, боготворила своего великого дядю и была предана ему душой и телом… впрочем, как и все племянницы Потёмкина…
Говоря о племянницах Светлейшего, чувствую я, как у читателя назревает непростой вопрос. И, может, не один: «А правда ли что…»
Отвечаю: «Да, да и да… Григорий Александрович, действительно, жил со своими племянницами. Они его обожали. Добровольно. Окружающие относились к этому по-разному, но, в основном, спокойно. Во всяком случае, императрицу это особенно не волновало…»
Глава седьмая
На каком языке надо читать Библию?
– Вы сказали, семьдесят старцев каких-то… Что за старцы такие? К чему? – не отставала от дяди Александра Васильевна Браницкая.
Количество старцев явно поразило ее воображение и не давало покоя…
– Семьдесят два, Сашенька… Их было семьдесят два мудреца, которых Птолемей II, царь Египетский, призвал в Александрию для перевода книг Ветхого Завета на греческий. Среди них были и греческие философы, и иудейские толковники… И был среди них пришедший из Иерусалима благочестивый Симеон, мудрец и праведник…
– Праведный Симеон Богоприимец! – раздался звучный мужской голос.
Все обернулись. В проеме дверей Гобеленовой гостиной стоял рослый мужчина с гвардейской выправкой. Это был Гавриил Романович Державин. Тот самый. Он только что закончил репетицию своей написанной в честь взятия Измаила кантаты «Гром победы, раздавайся!» с хором и присоединился к ближнему кругу. Ибо тоже был вхож.
Потёмкин поприветствовал поэта поднятием руки и вдруг повернулся к Сеньке:
– А тебя, отрок, случайно, не в честь праведника Симеона окрестили? – с внезапной надеждой спросил он.
Сенька неопределенно пожал плечами. «Это вряд ли, – подумал он и, не удержавшись, неуклюже пошутил про себя: Скорее, в честь Семёна Михайлыча Будённого, легендарного командарма…»
