Последний поцелуй - [4]

И фигур узкоплечая хрупкая детскость,

И язык, мелодичный, как пение птиц,

Мы-то знаем:

                    у тех, кто за правое дело

В бой идет,

                  есть геройства особый запас,

Наливающий сталью тщедушное тело,

Приводящий в смятенье рискнувших напасть.

1966

Я смогу!

Движенья акробатов отработаны,

Блестит в лучах прожекторов трико.

Простившись с повседневными заботами,

Под куполом юнцы парят легко.

На этот блеск толпа глядит восторженно.

Сиянья детских глаз не передам.

И на колени капает «морожено»,

Которое разносят по рядам.

Гимнасты голенасты, светло-розовы.

В испуганной оркестром тишине

Они плывут, как рыбы в круглом озере,

И кланяются на песчаном дне.

Но меркнет это царственное зрелище,

Когда выходит рыжий на манеж,

Ногами двигать толком не умеющий,

В широких путах клетчатых одежд.

Мысы штиблет он поправляет палкою,

Приподнимает шляпу-канотье,

Смущает первый ряд улыбкой жалкою…

И вдруг взмывает к звездной высоте.

Блестящие трико такие тусклые!

Куда там акробатам до того,

Кто под лохмотьями скрывает мускулы,

Небрежно прикрывая мастерство.

Легко расправясь с неуклюжей робою,

Он лихо выгибается в дугу…

Приду домой и сам взлететь попробую

Я тоже неуклюжий. Я смогу!

1965

«Юбилеи вокруг, годовщины…»

Юбилеи вокруг, годовщины,

Круглых дат центробежный полет.

Были мальчики, стали мужчины,

Зря надеялись — нас обойдет.

Закругляемся, крутимся тоже,

Начинаем отсчитывать дни.

Изумляемся тем, кто не дожил:

Сколько сделать успели они…

1965

«Я верил в детстве искренне и твердо…»

Я верил в детстве искренне и твердо,

Что мир не существует без меня.

Лишь отвернусь — и очертанье стерто,

Сомкну ресницы — вот и нету дня.

Глаза открою — мир возникнет снова

В цветах и красках.

И всесильно слово.

Но отрочество разом оглушило

Фантазию.

Я начал понимать,

Что все и без меня и есть и было,

Уйдет и без меня придет опять.

А все же не исчезло ощущенье,

Что я устроен чуточку не так,

Как все,

И не могу попасть в крушенье,

Меня минует пуля и сыпняк,

Любимая до гроба не разлюбит,

И мама вечно жить на свете будет…

Со мной считаться не желает время

И обходить не хочет стороной.

То, что могло произойти со всеми,

Безжалостно случается со мной:

Вагоны под откос.

Осколок в темя.

И ни одной поблажки… Ни одной!

1965

«Во второй половине двадцатого века…»

Во второй половине двадцатого века

Вырастает заметно цена человека.

И особенно ценятся мертвые люди.

Вспоминают о каждом из них, как о чуде.

Это правда, что были они чудесами,

Только, к счастью, об этом не ведали сами.

Но живые в цене повышаются тоже,

Это знают —

Особенно кто помоложе.

Дескать, я человек —

Наивысшая ценность.

Но, прошу извинения за откровенность,

В лисах ценится хвост,

В свиньях — шкура и сало,

И в пчеле почитается мед, а не жало.

Человеку другие положены мерки,

Целый мир называет его на поверке.

И цена человека —

Неточный критерий,

Познаваемый только ценою потери.

Велика ли заслуга —

Родиться двуногим,

Жить в квартире с удобствами,

А не в берлоге?

Видеть мир, объясняться при помощи речи.

 Вилкой с ножиком действовать по-человечьи?

Тех, кто ценит себя, я не очень ругаю,

Но поймите — цена человека другая!

1965

«Иносказаний от меня не ждите!..»

Иносказаний от меня не ждите!

Я вижу в них лишь разновидность лжи.

Что думаешь о людях и событьях,

С предельной откровенностью скажи.

Я знаю силу выстраданной правды

И мысли обнаженной и прямой,

И мне противны хитрые тирады,

Рожденные иронией самой.

Испытанный и радостью и болью,

Искавший путь не по чужим следам,

Ни плакать, ни смеяться над собою

И сам не буду и другим не дам.

1965

Напоминаю

Поэт обязан напоминать,

Не но секрету — через печать.

Напоминаю молчащим врозь,

Надувшим губы, глядящим вкось,

Что я их помню — пять лет назад,

Ладонь в ладони, глаза в глаза.

Напоминаю — не без причин,

Тому, кто нынче — высокий чин,

Что путь нелегкий он начинал

С пренебреженья ко всем чинам.

Напоминаю клеветникам

Закон, известный по всем векам,

Что с опозданьем большим, но все ж

В мученьях адских сдыхает ложь.

Напоминаю друзьям своим,

Равно — и старшим и молодым,

Что возраст — это условный счет,

Не поддавайся — не подсечет. Напоминаю…

И вас прошу

Напоминать мне — пока дышу.

1965

День победы в Бомбее

Вновь испытанье добром и злом.

Над храмом, над лавкою частника,

Всюду знакомый паучий излом —

Свастика, свастика, свастика.

Она была нами как символ и враг

В атаках растоптана намертво,

Но свастика здесь — плодородия знак,

Простая основа орнамента.

                    …Сейчас на Красной площади парад,

                     Знаменами пылает боль былая,

                     Радиоволны яростно трещат,

                     Перебираясь через Гималаи.

В клубе со свастикой на стене

Сегодня мое выступление:

Москва в сорок первом,

Европа в огне, Берлинское наступление.

Смуглые парни сидят вокруг,

Всё в белых одеждах собрание,

Всё в белых одеждах… Мне кажется вдруг,

Что я выступаю у раненых.

                      Сейчас ты вспоминаешь там, в Москве,

                      И эти двадцать лет, и те четыре,

                      Как жизнь твоя была на волоске,

                      Как «фокке-вульфы» свастику чертили.

Арийцы не просто шли на восток,

Их планы историки выдали:

Когда мы сердцами легли поперек,

Путь их был в Индию, в Индию.