Последний побег - [11]

— Неужели это правда? — спросил Гараев, чувствуя, как хрипит его голос.

— Правда, крики я слышал своими ушами, стоя вот на этом посту. Ты меня понял, Гараев? Постарайся выдержать хотя бы год, а потом станет легче… Остерегайся лейтенанта Фролова. И бойся Дюкова. Ты меня понял? Я тут уже разное повидал…

Григорий молча кивнул. «Этого не может быть, этого не может быть!» — твердил он, глядя в широкую спину удаляющегося по трапу начальника караула.

Пожар потушили — остались большие черные головни. Лихо день начался — в ногу кончился… Едва Гараев загнал последний патрон из магазина в ячейку деревянной колодки, как к нему подошел дневальный.

— Ты письмо в газету писал? — спросил он.

— Почему ты так решил? — медленно повернулся он к дневальному.

— Тебя в канцелярию вызывают.

Григорий сжал отполированное дерево колодки, чтоб не дрожали руки. Сержанте повязкой дежурного по роте, принимавший оружие у дверей ружпарка, радостно осклабился:

— Привет, шестерка! Сегодня после отбоя — на полы, и не раз. Приступай без напоминаний. Ты понял?

По узкому темному коридору Гараев шел к канцелярии роты. Расступившись, молча стояли вдоль деревянных панелей стен солдаты. Не мигая, тоскливо посмотрел ему в глаза Хаким. И вдруг кто-то больно пнул его сзади. Он было хотел развернуться, но сразу же заполучил удар кулаком по лопатке.

— Иди, еще навертишься, — раздался голос Владимира Зацепина.

Гараев шагнул в первую комнату: шкаф, два стола, четыре стула, рация и графин с водой. Он пробежал рукой по пуговицам, расправил складки под ремнем и открыл дверь во вторую комнату.

— Разрешите войти, товарищ лейтенант?

— Входи…

— Товарищ лейтенант, рядовой Гараев по вашему приказанию прибыл!

— Садись, — мягким и тихим голосом сказал замполит.

Говорили, что лейтенант Рудный всего год как в роте. Но на поверке наступает задумчивая тишина, когда там появляется его крупное, с утиным носом лицо, — даже если солдата никогда не били, он все равно с уважением относится к мастеру спорта по самбо. Гараеву сразу бросилось в глаза: на письменном столе перед Рудным лежал большой конверт с красными буквами вдоль верхней кромки, без труда можно было прочитать название центральной газеты. Конверт был распечатан.

— Откормленную, видимо, ты мне свинью подложил?..

— Вы тут при чем?

Гараев сел на стул и, сжав ладони между колен, опустил глаза.

— О чем ты написал в редакцию?

— Я написал о варикозе… и о том, что «молодых» в роте унижают.

— Та-ак! — протянул лейтенант. — Тогда почему в ответном письме ничего не говорится о «молодых»?..

— Ничего? — искренне удивился Гараев.

— Да, ничего нет о вас. Тебе предлагают написать еще раз, после чего, если ты дашь согласие, будет организована медкомиссия.

«Организаторы! — сразу озлобился про себя Гараев. — Еще одно письмо! Медкомиссия! После этого бы выжить…»

— Понимаешь ли ты, что наделал? — спросил лейтенант. — Теперь твое письмо хранится под номером в архиве редакции — зарегистрировано.

— Ну и что? — не понял солдат.

Лейтенант откинулся на спинку стула и стал словно бы внимательно разглядывать сидящего перед ним. А Гараев с завистью вдруг отметил, как туго обтягивает тело замполита зеленая полевая форма, украшениями которой только и были что эмблемы да белая жилка подворотничка. Красив офицер.

— Как ты думаешь, если приедет комиссия — не медицинская, конечно, то кому прежде всего достанется?

Григорий все понял. Он, словно с него кожу сдирали, начал медленно краснеть. Рудный ему нравился.

— А разве нельзя было прийти ко мне, посоветоваться? — тихо продолжил лейтенант. — Так почему же ты не пришел?

— А разве вы, товарищ лейтенант, не знаете, что творится в роте? И не только в нашей роте или войсках…

— Кто это тебе сказал? — как будто бы удивился лейтенант.

— У меня друг тоже служит, и он писал мне, что там, где начинается армия, кончается справедливость…

— Твой друг такой же молокосос, как и ты, — прервал его Рудный, — вы просто не встречали в жизни трудностей.

— Полы мыть нетрудно, — снова сжавшись, продолжал говорить Гараев, — трудно, когда тебя ежедневно унижают этим.

— Мы диалектику учили не по Гегелю, а по учебнику, — с легкой усмешкой произнес замполит, — забудь школьные истины, Гараев, и пойми главное: что мы здесь собраны в роты и батальоны для охраны преступников, рецидивистов… понимаешь? Мы пока живем не в обществе будущего, и то, что делаем, — жестокая необходимость. А тут еще и специфика, ее накладки: вы каждый день встречаетесь с контингентом, который оказывает на вас порой хоть вроде и внешнее, но, я бы сказал, гнусное воздействие. Ты уже пробовал пить чифир?.. Вот видишь… А в других родах войск этого нет. И вот теперь, если ты действительно такой сознательный солдат, скажи мне, кто избивает «молодых»?

— Я не могу вам этого сказать, — быстро ответил Григорий, глянув на офицера с испугом и сожалением.

— Да-а, бороться за правое дело — это не жалобные письма писать…

— Письма писать — это все, что мне остается, потому что ночью в казарме командуете не вы…

— Есть дежурный офицер.

Впрочем, сказана эта фраза была без особого нажима — как человек честный, замполит иначе произнести ее и не мог. Однако Гараев не стал пользоваться случаем — он опустил голову и промолчал, но и лейтенант его правильно понял.