Последний парад адмирала. Судьба вице-адмирала З.П. Рожественского - [78]

Пять миноносцев 2–го отделения шли вблизи колонны крейсеров адмирала Энквиста, тоже внутри строя. Позади эскадры — на левой раковине крейсерского и правой — 2–го броненосного отрядов — как бы самостоятельно следовали госпитальные суда «Орел» и «Кострома».

С вечера 12 мая и весь следующий день станции беспроволочного телеграфа на «Князе Суворове» и других кораблях принимали сигналы радиопереговоров крейсеров–разведчиков противника. Но сами русские, в соответствии с вполне обоснованным приказом З. П. Рожественского, соблюдали радиомолчание. Возле Квельпарта командир «Урала», шедшего вблизи «Князя Суворова», сигналом запросил разрешение сильной искрой своего мощного передатчика помешать японцам телеграфировать. На это последовал ответ адмирала: «Не мешать неприятельским разведчикам переговариваться». И это было правильно: у командующего не было оснований считать эскадру обнаруженной, а работа радиостанции «Урала» на излучение могла ее демаскировать.

Погода 13 мая немного побаловала моряков: тучи поредели, выглянуло солнце, но по морю стлалась густая мгла, которую не мог разогнать довольно сильный зюйд–вест. У Квельпарта эскадра вступила в ночь. При этом, если полное радиомолчание без сомнения соответствовало обстановке, то походный порядок явно не выдерживал критики. Корабли были затемнены, но шли с положенными ходовыми огнями, а госпитальные суда, оставаясь вблизи боевых кораблей, сияли ярким освещением, которое демаскировало всю эскадру, делая риск ее обнаружения близким к 100 %. Так вскоре и случилось…

«Ужин и чай у Адмирала (13 мая) прошли в напряженном состоянии», — вспоминал позднее флаг–капитан штаба Клапье де Колонг[150]. Далее он писал: «В ночь с 13 на 14 мая вряд ли кто спал; слишком очевидной была встреча с неприятелем в полном его составе. У всех вид напряженно–деловой, сосредоточенная заботливость, отрывистые и только необходимые распоряжения и сообщения. В кают–компании «Суворова» — тихий говор. Большинство офицеров на ногах, в заботе о состоянии своих частей. Прислуга — у орудий: полная боевая готовность. По всему кораблю отдельные группы стоящей и лежащей команды, тихо разговаривающих. Вестовые таинственно сообщают офицерам о появлении в жилой палубе крыс Завтрашний день определит судьбу каждому — вот смысл настроений».

«Не знаю, как на других судах, — вспоминал В. И. Семенов, — но на «Суворове» настроение было бодрое и хорошее. Чувствовалась некоторая озабоченность, но без суеты».

После горячего обсуждения возможностей прорыва Цусимским проливом офицеры флагманского броненосца разошлись по своим постам. Кое‑кто спал в кают–компании в готовности немедленно прибыть на свое место по боевому расписанию. Старший инженер–механик капитан Б. Вернандер жаловался В. И. Семенову на чрезмерный расход угля, который оказался плохого качества и время от времени возгорался в ямах.

З. П. Рожественский встретил ночь на переднем мостике. К 3–му часу утра командир В. В. Игнациус уговорил его поспать, и адмирал задремал там же, в кресле. Неистребимый оптимист Игнациус, зная, что его корабль, носивший самое почетное для всех военных России имя непобедимого генералиссимуса, будет главный мишенью противника, весело шутил с Семеновым, приглушая смех из опасения разбудить командующего.

Оба они, и Игнациус, и Семенов, не знали, что именно в это время — в 2 час. 45 мин. 14 мая — один из японских разведчиков — вспомогательный крейсер «Синано–Мару» — обнаружил

яркие огни госпитальных судов «Орел» и «Кострома», а вскоре различил и силуэты боевых кораблей российской эскадры.

В 4 час. 45 мин. адмирал Того на борту «Микасы» в бухте Мозампо получил радиограмму «Синано–Мару», которая содержала место и примерный курс долгожданного противника. Убедившись, что русские направляются в восточный проход Корейского пролива, который японцы называют Цусимским, Того в 6 час. 15 мин. вышел из Мозампо с тремя боевыми отрядами и пятью отрядами истребителей.

После восхода солнца погода несколько прояснилась, но горизонт оставался во мгле, видимость не превышала 6–7 миль. Свежеющий юго–западный ветер силой 3–4 балла развел волнение, которое особенно не мешало крупным кораблям, но заставило японского командующего отправить малые миноносцы в укрытие — в пролив между островами Цусима. От качки страдали истребители и даже малые крейсера, все это было на руку русским, повышая шансы на успех в бою главных сил, где их противник не имел явного превосходства, по крайней мере на бумаге.

С рассветом 14 мая «Светлана», «Алмаз» и «Урал», в соответствии с полученным накануне приказанием адмирала, ушли в хвост эскадры Семенов писал — для защиты с тыла транспортов. Сам Рожественский объяснил, что он перевел в тыл разведывательный отряд, «чтобы не стеснять перестроения эскадры из походного строя в боевой, когда в том явилась бы надобность»[151].

Около 6 часов утра догнавший полным ходом голову эскадры «Урал» переполошил флагманский броненосец семафором об обнаружении в хвосте четырех неопознанных кораблей. С этого времени Зиновий Петрович был на ногах. Через 45 минут ему доложили об обнаружении силуэта какого‑то судна позади правого траверза. Вскоре выяснилось, что это ветеран японского флота крейсер 3–го класса «Идзуми», в прошлом — знаменитая эльсвикская «Эсмеральда». В 8 час. утра «Идзуми», шедший параллельным курсом с эскадрой, был всего в 50 кбт. от «Князя Суворова», на котором развернули в сторону противника кормовую 12–дюймовую башню («доставала» на 74 кбт.). Практически одновременно на всех кораблях, вслед за «Князем Суворовым», взлетели вверх стеньговые Андреевские флаги.