Последний негодник - [63]

Как бы то ни было, невзирая на то, что он там имел в виду под сим предложением, она знала, что женитьба означает мужское господство – со всей безусловной поддержкой от всех форм общественной власти: закона, церкви и Короны. Проще говоря, над любой, за исключением господствующего рода, женщиной, чей восторг по поводу сложившейся ситуации менялся от сильного (среди немногих заблудших) до несуществующего (среди просвещенных, свободных от предрассудков). Среди последних в пору ранней юности заняла свое место и Лидия, и с тех пор не сдвинулась с этой позиции.

– Благодарю, но замужество не для меня – заявила она Эйнсвуду со всей возможной холодностью и самым безоговорочным тоном

Он отошел от двери, чтобы встать напротив нее, где их разделял только стол.

– Нет, не говорите мне, – произнес он. – У вас наверняка припасено некое высокопарное правило против брака.

– Собственно говоря, так и есть.

– Полагаю, вы никак не возьмете в толк, с какой стати женщина должна вести себя отлично от того, что делает мужчина. Не понимаете, почему бы вам просто не переспать со мной и бросить меня. В конце концов, так поступают мужчины, так почему не можете вы?

– Женщины тоже такое проделывают, – напомнила она.

– Не женщины, шлюхи. – Он оперся о край стола, повернувшись к ней боком. – Сейчас вы укажете мне, что их незаслуженно называют шлюхами. Дескать, почему женщин чернят за те деяния, в которых остается безнаказанным мужчина?

В общем, она именно так и думала и собиралась высказаться в таком духе. Лидия кинула на Эйнсвуда настороженный взгляд. Он отвернулся. Выражение его лица.

она не могла прочесть.

В ней росло беспокойство. Она могла бы побиться об заклад, что он не имеет ни малейшего понятия, о чем она думает или во что верит.

Ему и не полагалось иметь представление обо всем, что приходит ей в голову. Он должен был рассматривать всех женщин, как объекты различной степени привлекательности, которые лишь на одно годятся, тем самым полностью оправдывая свое существование служением лишь одной цели.

– Мне хотелось бы знать, почему я единственная женщина, которая обязана выйти за вас замуж, – произнесла Лидия, – просто затем, чтобы вы получили то, за что платите другим особам. Тысячам других женщин.

– Оставьте этот тон. Не делайте вид, будто вас выбрали, чтобы покарать жестоко и бесчеловечно, без сомнения, – возмутился Эйнсвуд. Он оставил в покое стол и отошел к камину. – Вы думаете, я порченный товар. Или, что более похоже, даже хуже: не я конкретно, а мужчины вообще. – Он взялся за угольное ведро и стал подбрасывать уголь в умирающий огонь, пока говорил. – Вы так ослеплены презрением к мужчинам в целом, что не видите никаких преимуществ брака со мной в частности.

Будто она не провела большую часть жизни, собственными глазами наблюдая так называемые преимущества супружества, подумала Лидия. Словно не она видела почти ежедневно женщин, заключенных в брачной тюрьме, где царят разбитые сердца, безвыходность, непостоянство и слишком уж часто чудовищное насилие.

– Что за такие особые преимущества у вас на уме? – спросила она. – Ваше великое богатство, вы имеете в виду? У меня есть все денежные средства, что мне требуются, и даже отложено кое-что на черный день. Или ссылаетесь на привилегии, которые дает титул? Такие, как одевшись по последней моде, участвовать в великосветских делах, где главное развлечение: Опорочь Ближнего Своего? Или вы подразумеваете доступ ко двору, чтобы я могла кланяться и расшаркиваться ножкой перед королем?

Он не отрывался от своего занятия, а тянул время, на сей раз мешая угли кочергой, раздувая мехи, чтобы заставить вспыхнуть эту груду.

Он управлялся с этим со знанием дела, словно человек, который проделывал эту работу долгие годы, хотя это было непритязательным занятием, ниже достоинства простого кучера, не говоря уже о королевском пэре.

Взгляд Лидии блуждал по его широким плечам, вниз вдоль мощной спины, сужающейся к стройным бедрам и ногам.

Она ощутила поднимающуюся волну желания. И нещадно задавила ее.

– Или, возможно, вы назовете привилегией обязанность жить в крайне узком своде правил, диктующих, что я могу, а что не могу сказать, сделать или подумать?

Герцог, наконец, поднялся и повернулся к ней, на лице читалось убийственное спокойствие.

– Вы могли бы принять во внимание мисс Прайс, ради чьих драгоценных безделушек вы рисковали своей жизнью, – произнес он. – Как герцогиня Эйнсвуд, вы могли бы дать ей приданое, чтобы она могла выйти замуж за свою симпатию.

Лидия открыла было рот, чтобы указать на ошибочность предположения, что, дескать, мисс Прайс нуждается в женихе не больше, чем сама мисс Гренвилл. Но тут подняла голову ее совесть и пронзительно захохотала: Да откуда тебе знать? И Лидия поймала себя на том, что молча пялится на Эйнсвуда, а в голове ее царит сумятица.

Что, если Тамсин питает склонность к Тренту? Всякий знает, что его средства весьма ограничены. Если они поженятся, им не на что будет жить. Впрочем, нет, Трент не интересует Тамсин с этой стороны, начала спорить со своей совестью Лидия. Он человек странный, а девочка испытывает любопытство и больше ничего, как ко всему и всякому на свете.