Последний король французов. Часть первая - [2]

Впрочем, этому несчастному принцу, поплатившемуся за свои прегрешения так, как другие расплачиваются за преступления, предъявляют, помимо ложных обвинений, и немало достоверных.

С герцогом Шартрским произошло в начале царствования Людовика XVI то же, что произошло с его прадедом в конце царствования Людовика XIV: оба они выступали против нравов, присущих этим королям. Людовик XIV сделался набожным к концу жизни, а Людовик XVI отличался строгостью поведения с самого начала. У регента был дворец Пале-Рояль, который он прославил своими оргиями; у герцога Шартрского был загородный дом Монсо, которому он придал известность своими кутежами; впрочем, ему следует поставить в заслугу хотя бы искренность, ибо он никогда не прикрывал маской лицемерия лицо развратника. Однажды он побился об заклад, что голым, верхом на лошади, вернется из Версаля в Пале-Рояль, и честно выиграл пари.

Англомания, начавшая быстро распространяться во Франции, была целиком и полностью делом рук герцога Шартрского; он открыто встал во главе той части общества, которая заимствовала у Англии все — нравы, наряды, жокеев и лошадей. Он содействовал проведению первых скачек; Мария Антуанетта присутствовала на них, однако Людовик XVI воспротивился этим скачкам, а главное, разорительным пари, которые сопровождали их. В итоге по приказу короля скачки были прекращены.

Во время этих гонений герцог Шартрский утешался тем, что дважды в год ездил в Лондон, покупал там поместья и вступал в члены нескольких клубов.

Кстати сказать, герцог Шартрский был красив, прекрасно сложен, любил рискованные затеи и никогда не отступал перед опасностью, способной принести славу или же наделать шуму. В 1778 году, путешествуя по Нижней Бретани, он спустился в шахту на глубину в пятьсот футов, а спустя несколько лет, когда были изобретены воздушные шары и всех охватила страсть к воздухоплаванию, он пожелал путешествовать этим новым способом и поднялся в небо на высоту в сто пятьдесят туазов.

Он любил искусства и механику: искусства — как любитель, механику — как механик. Он заказал для себя объемные модели всех мануфактур Лиона и мечтал о строительстве разного рода зданий. Один из его проектов заключался в том, чтобы снести все дома на острове Сите и построить на их месте новые по единому плану; к несчастью, этому помешал другой проект, принесший ему куда меньше популярности: речь идет о его спекуляции с торговыми лавками в саду Пале-Рояля.

И вот в то самое время, когда герцог Орлеанский, все еще находившийся в хороших отношениях с дофиной, которую он забавлял и своим остроумием, и своей эксцентричностью, как стали говорить позднее, начал мало-помалу ссориться с дофином, «Королевский альманах» отметил датированное 6 октября 1773 года рождение Луи Филиппа Орлеанского, герцога де Валуа.

Позднее мы увидим, какую пользу пытались извлечь из этого титула в то время, когда Луи Филипп взошел на трон.

Ни одну из тех формальностей, какие обычно исполняли при рождении детей у принцев крови, то ли случайно, то ли преднамеренно не исполнили в связи с этим рождением, которое, тем не менее, должно было целиком и полностью отвечать желаниям герцога Шартрского, ибо его жена за все четыре года их брака родила лишь дочь, умершую сразу после рождения.

Герцога де Валуа крестили всего-навсего малым крещением; церемония была проведена в Пале-Рояле домашним капелланом в присутствии приходского священника и двух слуг. Только двенадцать лет спустя ребенка крестили полным чином, и его восприемниками стали Людовик XVI и Мария Антуанетта; именно тогда юный герцог де Валуа сменил свой первоначальный титул на титул герцога Шартрского, поскольку его дед умер и отец стал герцогом Орлеанским.

Пятьдесят два года спустя женщине по имени Мария Стелла Петронилла предстояло приехать во Францию и оспорить у герцога Орлеанского это рождение, которое вследствие родительского небрежения забыли обставить всеми обычными формальностями.

Приведем здесь россказни, посредством которых Мария Стелла могла обосновывать свои требования.

Как мы уже сказали, жена герцога Шартрского за все четыре года их брака родила лишь дочь, умершую сразу после рождения; так вот, поскольку большая часть достояния герцога Шартрского являлась удельными имениями и в случае пресечения мужской линии его рода должна была вернуться государству, герцог Шартрский, по мнению Марии Стеллы, разумеется, решил любой ценой заиметь сына.

И вот, намереваясь воспользоваться любыми обстоятельствами, какие сможет предложить им для достижения этой цели случай, в начале 1772 года герцог Шартрский и его жена под именами графа и графини де Жуанвиль отбыли в Италию.

После двух или трех месяцев путешествия, отыскав в Апеннинских горах местечко, которое показалось им подходящим, достославные туристы остановились — это говорит Мария Стелла, а не мы — в небольшом городке Модильяна; и там у графини де Жуанвиль проявились первые признаки новой беременности.

Повадки герцога Шартрского, постоянно предававшегося ночным приключениям в Париже и Лондоне, приучили его легко сближаться с простонародьем; так что в Модильяне он свел знакомство с тюремным надзирателем по имени Кьяппини, жена которого, по воле случая, оказалась на том же сроке беременности, что и принцесса; и тогда между тюремщиком и принцем было заключено соглашение о том, что если тюремщица родит сына, а принцесса — дочь, то они обменяются детьми, при условии, разумеется, что тюремщик получит за это вознаграждение, поскольку во всех странах на свете девочки ценятся меньше, чем мальчики. Через семь месяцев после того, как это соглашение было заключено, все произошло именно так, как ожидалось: принцесса родила дочь, тюремщица родила сына и, благодаря значительной сумме, которую немедленно вручили тюремщику, была произведена подмена детей. В итоге, по-прежнему по словам Марии Стеллы, мальчика, родившегося в Модильяне 17 апреля 1773 года, перевезли в Париж и утаивали вплоть до 6 октября — того дня, когда были разыграны притворные роды принцессы.