Последний друг - [2]

Это и была точка взрыва.

— Нет! — закричал Королевич. — Никогда! Ни одного слова! Нет!

Схватил рукопись и понесся по коридору. Залетел в один кабинет, второй, третий, вскочил к Главному Редактору.

— Смотрите, что он сделал с моей рукописью! Смотрите! — листал перед его глазами страницы. Листки падали на пол, Королевич ползал за ними под столом и готов был уничтожить всех, включая Главного.

Но Главный молчал.

— Я давал ее читать многим, даже Солонцу, он сказал — гениально!

Главный молчал. То есть, молчала Должность. Он был молодой и красивый. Больно ему интересны и Редактор, и Королевич.

Королевич вылетел из кабинета и — вон, на улицу, к людям. Здесь сияло солнце, неслись машины, мигали светофоры, не было никаких Редакторов — здесь было хорошо.

И все же нужно было пообщаться с кем-то из понимающих, еще раз укрепиться в своей правоте и ненависти. Может быть, зайти в Союз писателей? Он постоял у Дома литераторов, подумал о том, с кем бы там можно поделиться переживаниями, и никого не выбрал. Там сидят благополучные люди, которым глубоко наплевать на рукопись какого-то несчастного автора. Да и Редактор тоже из их дружной компании. На душе стало совсем тошно. Шагнул к парку Горького и тут увидел старого знакомого, писателя Губарева — торопливо шагал с тяжелой сумкой в руке.

— Гриша! — позвал.

В общем, хотя Губарев спешил куда-то, через несколько минут они сидели за столиком уличного кафе, и Королевич под столом разливал коньяк, который купил в ближнем магазине. Губарева ему, как говорится, Бог послал. Дело в том, что год назад он предлагал журналу роман, действие в котором происходит в следующем веке, но уже через неделю Редактор позвонил и сказал, что, во-первых, журнал фантастику печатает только в исключительных случаях, во-вторых, это и не фантастика, а фантасмагория, в-третьих, объем романа 16 листов. Так что и читать не буду. Сократи вполовину и приноси, тогда «будем посмотреть». Понятно, сократить можно, но где гарантия, что напечатают? Гарантии нет. А что такое исключительный случай? В чем четкая разница между фантастикой и фантасмагорией?.. Что за дурацкий юмор — «будем посмотреть»? Короче, Губарев послал повесть в Москву в очень крупное, даже знаменитое, издательство — надо утереть Редактору нос, и теперь ждал ответа. И когда Королевич рассказал о своей сегодняшней встрече, оба пришли к единому мнению: Редактор мудак.

Что ни говори, а легче на душе, когда поговоришь с умным человеком. К сожалению, Губарев торопился, как оказалось, на дачу, и скоро стал извиняться, мол, должен идти. Что ж, надо так надо, хотя мог бы и посидеть со старым другом. Равнодушно простились.

Что делать с ополовиненной бутылкой? Нести в руке? Сунуть в карман? Хорошо бы зайти в редакцию и грохнуть на стол: «На! Это тебе за труды!» Однако для такого шага нужны соответствующее настроение и состояние. Сунул бутылку в карман. Подумал, что выглядит с оттопыренным карманом, как алкаш. И наплевать.

Но Редактору надо отомстить. И он знал — как.

Собственно, месть уже была приготовлена. Журнал он читал регулярно и внимательно, особенно первую его половину, то есть, беллетристику. Что-то нравилось, что-то оставляло равнодушным. Но полгода назад появилась в журнале повесть довольно известного писателя Споровского «Волки», которая возмутила его и непонятной философией своей, и деталями быта охотников: что-что, а охоту Королевич знал с детства. Он тотчас начал писать рецензию на повесть, обвиняя автора в незнании проблемы, за которую взялся, а еще больше — Редактора, за то, что повесть пропустил в печать. Рецензия получилась не просто разгромной, а яростной, и предлагать ее в литературную газету не стал — не опубликуют. Можно было вывесить на фейсбуке или каком-либо литературно-критическом сайте, но пока решил повременить. Пока достаточно было того, что работа над рецензией принесла удовлетворение. А еще чувствовал — пригодится.

Между прочим, Редактор тоже пописывал рассказики. Публиковал под различными псевдонимами, но, конечно, близкий круг знал, кто есть кто, и если рассказ удавался, говорили: а что, старик еще ничего; а если оставлял желать лучшего, — что ж, возраст. Публиковал он свои рассказики раз в год. Обыкновенно ставил их на двенадцатый месяц, дескать, я человек скромный, выстоял очередь, в уголке года мне самое место. Но недавно написал повесть и сунул ее в первый номер, словно выкрикнул — вот он я! Здесь! А вы думали?.. — так вспоминал Королевич по дороге домой.

Его рассказы он не только читал — завел файл, в котором помечал все промахи Редактора — и в лексике, и в философии. Он окончил факультет философии Университета и промахи людей по этой части не прощал. «Подожди, — пробормотал Королевич, — я о твоих рассказах еще выскажусь. И скрываться за псевдонимом не стану».

Настроение у Редактора после встречи с Королевичем было неважное. Во-первых, повесть была неплохой, она хорошо становилась в очередной номер, во-вторых, он симпатизировал Королевичу — всегда дружелюбно здоровался, крепко пожимал ему руку, глядя, как и положено по этикету, в глаза. Казалось, и Королевич симпатизирует ему, потому и сказал: «Выбрось эту сцену, она ни к чему, в жизни так бывает, а в художественном произведении…» То есть, старо как мир: хотел как лучше. Хорошо было бы объясниться, но: «Нет! Ни одного слова!»