Последний бриллиант миледи - [14]
Честно говоря, ему очень хотелось и самому засесть за деревянным столом пивнушки вместе с посиневшими знатоками Сартра и невзначай – на удивление этим закоренелым циникам – прочитать хорошее стихотворение, в котором они почувствовали бы ледяное дыхание Серебряного века. Но такого стихотворения в арсенале Жана Дартова не было. И он был вынужден поддерживать свое реноме среди «малиновых пиджаков», которые жаждали приобщиться к высокому искусству более опосредованным образом. А кроме того, время от времени щедро финансировали выход очередной книги кумира своей бурной юности. Несмотря на это, Жан вовсе не был бездарным. За годы своей литературной карьеры он научился довольно умело и даже талантливо синтезировать в своих творениях стихи именитых предшественников. Иногда это получалось неплохо. И позволяло как-то держаться на плаву. Но Жан чувствовал, что самого главного в его жизни так и не произошло. Его знали, его охотно печатали, его приглашали вести вечера и форумы, с ним хотели познакомиться, его посылали на международные сборища и конференции по вопросам защиты прав человека. И он старался. Накупал книг, «наедался» ими под завязку, сходил с ума, терял аппетит и сон, чтобы в одну из ночей высидеть, вымучить, выдавить из себя, как плод, стихотворение или рассказ. Его способность синтезировать заменяла талант. Но как же он боялся того, что впоследствии кто-то – возможно, какой-то новоявленный критик-сопляк, тщедушный гений-филолог, выпускник Киево-Могилянки со своим собачьим нюхом на настоящее мясо раскусит синтетическую продукцию известного и знаменитого писателя Жана Дартова и выплюнет из себя (а они, эти молодые наглецы с длинными волосами, способны замахнуться на какие угодно имена) грубую статейку в газетенке вроде «Книжник-ревю» или «Литература плюс».
И единственным его защитником окажется верная и уважаемая образованной общественностью «Литературная Украина».
«Кстати, надо поинтересоваться, будет ли сегодня корреспондент из «Литературки», – подумал Дартов, подбирая галстук. – Фото с московскими коллегами не мешало бы сделать…»
На плите что-то зашипело – это вылился кипяток, в котором варились четыре толстых сардельки. В свои сорок с хвостиком Жан еще ни разу не был женат, хотя женщин у него было много и на любой вкус: от молоденьких поэтесс из провинции, живших у него по нескольку недель, до изысканных окололитературных дам, которые «забегали на огонек» и охотно выслушивали пламенные речи литературного мачо. Жан не решался признаться даже себе самому, что не может жениться не только потому, что это ограничит свободу, которую должен иметь художник, а скорее из-за безумного страха раскрыть тайну своей литературной лаборатории. Этот страх был сильнее любви.
Сегодня он должен был выступать вместе со своими сверстниками из «ближнего зарубежья», знакомым по прежним молодежным семинарам, которыми он восторгался и которые, по незнанию языка, считали его своим «братом по цеху». Но высокие эмоции давно ушли в прошлое. Жан гордился тем, что именно он будет выступать «на уровне». Потому что смог удержаться, потому что не спился и имеет хороший презентабельный вид в отличие от непризнанных любителей Борхеса, которые все еще толкутся в дешевых забегаловках, сбивая с толку юных бакалавров-филологов.
Жан Дартов поужинал, надел лучший костюм, прихватил с собой пачку новых книг, небрежно бросил их на заднее сиденье «мицубиси» и отправился в лавру, мысленно проговаривая свою речь.
Разочарование постигло его с первых минут встречи с гостями. Дартов с удивлением и чувством внутреннего дискомфорта сразу заметил, что один из гостей – поэт из поколения «восьмидесятников», который якобы сейчас жил в одной из европейских стран, был одет в дешевую синюю курточку и помятые брюки. К тому же он стоял в окружении таких же нереспектабельных собратьев и на глазах у всех отхлебывал из плоской бутылки водку, закусывая после каждого глотка пирожками сомнительного вида.
Жан все же подошел и напустил на себя такой же богемный флер, который, правда, не очень вязался с его шикарным костюмом и безупречно подобранным галстуком. Московский гость тут же положил ему на плечо свою жирную от пирожков ладонь, и Жан понял, что он как писатель, как талантливый представитель своего поколения все же существует, что его приняли, что он – свой.
Начались разговоры на общие темы, воспоминания, цитирование стихов, прикладывание по очереди к залапанной бутылке водки. Жан тоже, преодолевая отвращение, сделал глоток и предложил всем пачку «Голуаза». И с тем же неприятным чувством наблюдал за тем, как шумная толпа моментально разметала сигареты, а поэт, снисходительно похлопывая его по спине, прихватил целых пять. В то же время Жан на уровне подсознания ощущал, что этот круг – а в нем были и свои, те самые, что околачиваются по дешевым кабакам, – насмехается над ним, презирает и использует его. Публика уважительно обходила этот богемный кружок и направлялась в зал библиотеки, молодежь останавливалась и под предлогом «давайте перекурим…» глазела на писателей, девушки в очках прижимали к груди книжки, с которыми мечтали подойти к авторам, чтобы получить автограф или приглашение на кофе. Жан заметил, что ни у одной их них не было его шикарного издания «Украина моя калынова» – только тоненькие сборники гостей и совсем плюгавенькие книжечки «восьмидесятников».
Если бы можно было вернуться в прошлое и все исправить… Но чего хочет Ника? Изменить свое будущее или найти настоящую любовь в прошлом? («Если бы»)Идеальные девушки с идеальным воспитанием. Неужели они жертвы тайного заговора? Его цель – воспитать послушных и беспомощных женщин, покорных рабынь для будущих мужей. Но, когда твое сердце уже сделало выбор, трудно следовать навязанным правилам. («Лицей послушных жен»)
Я не знаю, кто он такой — этот мсье Паскаль. Я пыталась это понять в течение всего времени, пока писала… Для себя я назвала этот роман «философской мистификацией», хотя не уверена, что это именно так. Наверняка знаю одно: этот текст был подземным родником, который сам прокладывал себе путь в темноте. Наверняка знаю другое: он сам найдет для себя много других путей. Наверняка знаю третье: если в жизни произойдет что-нибудь необычное, на вопрос: «Почему?» я буду отвечать: «Так хочет мсье Паскаль!».
Роман в 2005 году был отмечен первой премией на конкурсе «Коронация слова». Это многоплановый роман, со многими сюжетными коллизиями и героями. Его временное пространство: от середины 70-х до наших дней, его география — Киев, украинская провинция, Россия, Черногория и… Америка. А главная идея такова: большое счастье или большая трагедия могут начаться с одной маленькой детали, с пуговицы, которую так легко потерять, а потом искать всю жизнь…«Пуговица» — роман про любовь, верность и предательство. Про то, что никогда не стоит оглядываться назад, а ценить то, что рядом с тобой — сегодня и навсегда.
…Если попавшей в сачок бабочке по очереди отрывать крылышки и лапки, она будет очень смешно ползти и извиваться. Таких бабочек и других насекомых в его сачке полно. С оторванными крылышками они пытаются взлететь и не понимают, почему у них это не выходит. Снова и снова они ползут, а он просто смотрит на них. Он не палач – он исследователь, и он очень хочет знать, что они чувствуют, эти насекомые. И уверенная детская рука снова тянется к сачку……Интересно, а как оно там с людьми?..
Похоже, все в этом мире можно делать нежно – любить, дружить, привязываться… А еще наказывать, заставлять страдать и даже… убивать. Все зависит только от твоего желания. И от того, какая у тебя душа. И от того, есть ли она у тебя вообще… Об этом и говорит в своих новеллах Ирэн Роздобудько. О чем они? Ответ очень простой – они о жизни. О той жизни, которую мы сами себе выбираем: или идем на костер, или всеми силами добиваемся правды, или молчим, сцепив зубы, или… убиваем. Нежно.
В центре романа «Двенадцать…» – женщина со своей неповторимой судьбой. В силу служебных обязанностей она выслушивает жизненные истории разных людей, наблюдает за ними. И совсем не замечает, что и сама стала объектом наблюдений…Роман «Увядшие цветы выбрасывают» – о доме для престарелых актеров… Если хорошо вглядеться в испещренные морщинами лица его постояльцев, можно узнать среди них и известных актрис, и именитых режиссеров. Казалось бы, совсем недавно они блистали на сценах театров и на экранах. И казалось, что слава и красота их вечна.
В сборник произведений современного румынского писателя Иоана Григореску (р. 1930) вошли рассказы об антифашистском движении Сопротивления в Румынии и о сегодняшних трудовых буднях.
«Песчаный берег за Торресалинасом с многочисленными лодками, вытащенными на сушу, служил местом сборища для всего хуторского люда. Растянувшиеся на животе ребятишки играли в карты под тенью судов. Старики покуривали глиняные трубки привезенные из Алжира, и разговаривали о рыбной ловле или о чудных путешествиях, предпринимавшихся в прежние времена в Гибралтар или на берег Африки прежде, чем дьяволу взбрело в голову изобрести то, что называется табачною таможнею…
Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.
1941 год. Амстердам оккупирован нацистами. Профессор Йозеф Хельд понимает, что теперь его родной город во власти разрушительной, уничтожающей все на своем пути силы, которая не знает ни жалости, ни сострадания. И, казалось бы, Хельду ничего не остается, кроме как покорится новому режиму, переступив через себя. Сделать так, как поступает большинство, – молчаливо смириться со своей участью. Но столкнувшись с нацистским произволом, Хельд больше не может закрывать глаза. Один из его студентов, Майкл Блюм, вызвал интерес гестапо.
Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.