Последний бой Йони - [81]

«Авраам сделал, — сказал как-то Йони, — нечто из ряда вон выходящее. Задумать и создать новую часть, такую, какой вообще не было, создать нечто из ничего, несмотря на огромные трудности, — с этим мало что сравнится». Авраам с тяжелым сердцем вышел из санчасти. Он прошел по дорожкам базы, пересек место, которое навсегда осталось ему дорого, — несколько лет назад он выбрал его, чтобы основать там Часть. Вечером генерал поедет в Иерусалим и встретится со мной. От меня отправится в дом наших родителей, чтобы там заночевать. Год назад Йони предложил ему пожить в пустом доме, ожидавшем возвращения наших родителей в Страну, и он действительно туда перебрался — на улицу Порцим, названную так в честь захватившего ее во время Войны за независимость батальона, в котором Авраам служил семнадцатилетним юнцом. Теперь, в свои сорок шесть лет, Авраам знал, что дни его сочтены: из-за неизлечимой болезни жизнь его подходит к концу.

Чувства солдат и офицеров были противоречивы. Удовлетворение от огромного успеха и от того факта, что они невредимыми вернулись домой, смешалось с горем от потери командира Части, который вел их в Энтеббе. Событие было еще слишком свежо в памяти, более глубокие размышления на этот счет к большинству придут позже, спустя дни и даже годы после происшедшего.

«Приехав в Часть, я не испытал никакой радости… Мы в Части были совсем оторваны от „фестиваля“, устроенного сразу же, и потом, от всей рекламной шумихи… Главным моим, да и других чувством была тоска»[97].

В одной из комнат административного здания собрались люди из руководства, они видели через открытую дверь, как спускаются с бронетранспортеров вернувшиеся из Энтеббе солдаты. Некоторые из них, естественно, были полны радости. В этот момент в комнату вошел офицер из отдела кадров и сообщил своим людям: «Командира нет». Кто там был, лишился дара речи, в их числе Ави Р. — тот самый техник, починивший в пятницу в «мерседесе» основание генератора. Как многие другие из административного отдела, он знал Йони много лет.

«Йони меня очень любил, а за что — не знаю, — рассказывает Ави. В период, когда Йони был заместителем командира части, зашел я как-то вечером, проработав допоздна, в столовую. Шальная компания водителей, находившаяся тогда в части, сидела там вокруг стола, я сел за другой стол позади них. Там же в столовой за офицерским столом сидел Йони. Больше никого в столовой не было. Я поужинал, а эти водители стали бросать мне в тарелку маслины. „Хватит, ребята, прошу вас“, — сказал я им. Бесполезно. Я снова предупредил их и сказал: „Еще раз, и я метну в вас тарелку“. Они опять бросили маслины, и тогда я схватил тарелку со всем содержимым и швырнул ее в них. В результате она упала на пол и разбилась.

Я вышел на улицу. Через несколько минут вышел и Йони. Он сказал мне: „Пойдем, Ави, я хочу с тобой поговорить“, — и отвел меня в сторону. „Так себя не ведут, Ави, — сказал он, — тарелками бросаться не следует“. Он говорил очень спокойно, так не выговаривают, а воспитывают. Йони все делал… по-человечески. „Иди на склад, распишись на бланке тысяча шестьдесят пять“. Я пошел на склад, и там, конечно, надо мной посмеялись: „Тысяча шестьдесят пять за тарелку? Иди, иди“».

Сейчас, чувствуя, как сердце его разрывается от скорби, Ави смотрел в окно и не мог понять ликования, которое охватило некоторых вернувшихся из Энтеббе солдат. Для него это было непостижимо. В комнате стояла тишина. Работники управления — водители, повара, механики — склонили головы. В этот момент мимо дверей комнаты проходил офицер, и то, что он бросил им на ходу, резко усилило боль в сердце Ави.

«Это что еще за траур? — крикнул он им, увидев, как они стоят там, понурив головы. — Подумаешь, одним евреем стало меньше…» И пошел себе дальше.

Это был тот самый офицер, плохо говоривший о Йони, когда я год назад приезжал в Часть на церемонию смены командиров.

К вечеру, когда кончились все дела, а офицеры и солдаты собрались домой, новый командир Части передал Амицуру полный гранат подсумок Йони. Одна-две гранаты были пробиты пулями из очереди, попавшей в Йони в Энтеббе, и нужно было их взорвать. Амицур взял с собой подрывную шашку и отошел подальше от построек Части в открытое поле. Стоявшая накануне поблизости брезентовая модель старого терминала, куда на ученье «ворвались» солдаты под руководством Йони, была уже разобрана. Летнее предзакатное израильское солнце бросало неяркий свет на окружающие строения, на зелень, на асфальт. Амицур вырыл небольшую ямку в жесткой земле и положил туда подсумок, а на него шашку. Отошел от ямы, протянул за собой фитиль. Затем остановился на безопасном расстоянии от заряда и стал на одно колено.

Когда сработал детонатор, шашка взорвалась, подняв небольшое облако. С ней вместе взорвалась с грохотом связка гранат, которая еще прошлой ночью, во время атаки в Энтеббе, была у тела Йони.

Послесловие

Мы сидим в самолете «Эйр Кения», летящем в полдень на запад над озером Виктория, к аэродрому Энтеббе. Внизу под собой различаю множество небольших островов, которые тринадцать лет назад в ночной темноте нельзя было увидеть изнутри «геркулесов». Большинство островов необитаемы, покрыты тропической зеленью. Только на некоторых из них можно обнаружить круглые соломенные хижины, разбросанные на большом расстоянии друг от друга вдоль берега или на лесных полянах.