Последний бой Йони - [59]
Объяснения его произвели впечатление. Началась долгая, утомительная дискуссия при большом количестве вопросов и возражений со стороны министров.
Нет сомнения — это было одно из самых трудных решений, принятых когда-либо каким-либо правительством. Рабин объяснил министрам, что, если дело провалится, правительству придется уйти в отставку. Но при голосовании все подняли руки «за». Прошло всего два дня с предыдущего решения, также принятого единогласно, — о капитуляции перед требованиями Вади Хадада. Новое решение — отправиться в Энтеббе — хотя и было принято всем правительством, но главная ответственность за него легла на плечи того, кто стоял тогда во главе израильского правительства, — на Ицхака Рабина.
В пятнадцать тридцать, через час с лишним после высадки отряда в Шарме, получено было разрешение выступить. Правительство к тому моменту еще не приняло никакого решения. Чтобы уложиться во времени, был отдан приказ выступить, а если правительство не утвердит операцию, отряду будет приказано вернуться. (Окончательное разрешение на акцию было дано в момент нахождения отряда в воздухе.)
Йони объявил бойцам части: летим. «Идем на операцию», — сказал он под рев только что заведенных моторов, заглушивших его голос.
«Йони прошел и сказал это людям, для которых тот факт, что операция состоится, все еще был неожиданностью. Не скажу, что он выглядел „жаждущим битвы“, но, с другой стороны, не похоже было, что он обеспокоен полученным разрешением. Видно было, что настроение у него очень хорошее, что сейчас он начинает дышать»[77]. Это описание совпадает с впечатлениями других о том состоянии свободы и подъема духа, в котором находился Йони с момента, когда было получено разрешение выступить, и которое сопровождало его во время полета в Энтеббе.
Среди людей Части в целом господствовала уверенность, хотя и не без опасений. Эта уверенность, вера в свою способность успешно выполнить операцию еще более усилилась и укрепилась, когда они поднялись на самолеты в Лоде. «Когда мы вылетели из Шарма, я ощущал напряжение и готовность, и это было приятно. Не помню ни опасения, ни тревоги, что, мол, вдруг я не готов как нужно», — говорит другой офицер, который всего двенадцатью часами раньше, после дня короткой подготовки и по окончании учения-модели, пошел спать с дурным чувством, что Часть к операции не готова. А вот что говорит другой офицер, который накануне ночью держал совет с товарищами о том, как остановить операцию: «Когда мы поднялись в самолеты, чувство уверенности в себе было необычайно велико, и эту уверенность излучал главным образом Йони». От прежнего угнетенного состояния у людей — кроме страха, естественного для каждого человека перед боем, когда жизнь подвергается опасности, — осталось разве что сомнение в том, что им удастся благополучно выбраться из Энтеббе. Возможность того, что по какой-то причине придется застрять в Африке, далеко от границ Израиля, у многих не выходила из головы.
Солдат торопили садиться в самолеты. Перед тем как подняться в первый самолет, бойцы атакующего отряда поспешили надеть пятнистую маскировочную форму. Из соображений секретности Йони не хотел, чтобы ее надевали до прибытия в Шарм, а в самом самолете, думал он, будет не до переодеваний, слишком тесно. Пинхас, самый молодой солдат, помнит, как он разделся на взлетной полосе и поспешно натянул на себя эту одежду.
Дан Шомрон прошел мимо и стал на них кричать: «Это что за глупости? Что вы надеваете, кому это вообще надо?»
Не реагируя на эти крики, бойцы кончали переодеваться. «Ничего себе „глупости“, ведь на самом деле в основе всей операции — обман угандийцев и террористов, хотя мы об этом не распространялись, — говорит Пинхас. — И вдруг, в момент, когда ты собираешься на такую операцию, офицер столь высокого ранга кричит на тебя, к тому же речь-то идет о ничтожной вещи, исполнение которой требует двадцати секунд… Это оставило у меня очень неприятный осадок».
Четыре самолета были нагружены куда больше того, что планировалось во время учений, и, возможно, больше того, что когда-либо переправляли самолетами «геркулес». Заполнили до предела резервуары горючего, включая баки в крыльях. Кроме авиационного экипажа, в самолете Шани (первом) находились солдаты атакующего отряда Части вместе с тремя машинами, а также пятьдесят два бойца парашютных войск и половина звена КП Дана Шомрона.
Самолет Нати (второй) был, вероятно, еще тяжелее. Туда загрузили два бронетранспортера Части с солдатами, джип КП Дана Шомрона со второй половиной его звена и семнадцать бойцов парашютных войск.
