Последний барьер - [62]

Всю последующую неделю Мейкулис ни о чем не думает. Только о своих кружке и оросенке. Руководительница уже рассказывала им, как изделия из глины покрывают глазурью, как происходит обжиг, сколько раз их приходится переставлять и переносить, и всегда им грозит опасность — бывает, в электропечи потрескаются, а то и просто уронят на пол. Еще хорошо, что Мейкулис этого не видит, а то от беспокойства лишился бы и сна, и аппетита. Теперь надо только ждать и надеяться, что все сойдет благополучно.

Мейкулис стоит, прижавшись к подоконнику, и смотрит на дверь проходной. Всякий раз, когда она открывается, он надеется увидеть пестрое, в цветочках, платье Сайвы, но входят то старшина, то контролер, то еще кто-нибудь из сотрудников.

И наконец, она!

Сайва опять пришла вместе с Калме. Они о чем-то разговаривают и смеются, руководительница несет обернутую бумагой корзину. Мейкулис зажмуривается и отходит от окна. Его поросенок и кружка наверняка раскоканы. Иначе и быть не может. Лучше заранее примириться с этой мыслью, тогда не так страшно.

Вот руководительница вошла в дверь школы, Калме отпирает дверь комнаты керамического кружка. Вместе с другими ребятами Мейкулис стоит у стола с понуро опущенной головой… «Хоть бы мой поросенок уцелел!» — шепчут его губы.

— Один поросенок разбился, — словно в ответ на его опасения говорит Сайва. — Лопнул в печи. Придется кому-то делать заново, но это ничего. Главное — тренировка. Второй получится еще лучше, — заканчивает она совсем весело.

Мейкулис сжимает край стола. Так он и думал.

Конечно, лопнул его поросенок, больше ничей. Вокруг шелестит бумага, Мейкулиса толкают, но он ни на кого не смотрит.

— Ну, разве не хорош? — слышится голос руководительницы. — А вот этот еще красивей.

Слышно, как с легким стуком одну за другой ставят фигурки.

— Ух и здорово, а!

— Глянь, а у моего какое, пузо! — теснятся ребята у корзины.

И тогда Мейкулису делается невмоготу. Он моляще поднимает глаза на руководительницу, видит, как ее руки достают очередной сверток, разворачивают бумагу.

— Это мой!

Возглас получается неожиданно громкий. Все даже оглядываются, потому что обычно Мейкулис — даже когда его спрашивают — губами шевелит еле слышно.

А парень даже не сознает, сколь необычно себя ведет.

Он чуть не бегом бежит с протянутыми руками за своим поросенком. Он не слышит шуток по поводу его поросенка, который якобы больше похож на чумную кошку или собаку, чем на свинью. Зажав фигурку в руке, Мейкулис первым делом глядит, на месте ли ухо?

Целы оба! И даже кружка не разбита.

Мейкулис садится, ставит на стол свои теплые, мерцающие коричневой глазурью произведения и ладонями, как забором, отгораживает их с двух сторон. А то еще кто-нибудь толкнет невзначай и уронит.

Входит Киршкалн. Вид у ребят довольный, но на одном лице восторг просто неописуемый. Мейкулис не говорит ничего. Он поднимает голову, смотрит на воспитателя и затем медленно опускает взгляд, как бы подсказывая, на что следует обратить внимание. И ладони тоже чуточку раздвигаются…

— А ты, Мейкулис, молодец. Это что у тебя за зверь?

— Поросенок, — степенно отвечает Мейкулис. — А это кружка.

— А ведь и в самом деле! — Воспитатель наклоняется поближе. — Издали не разобрать.

— И оба уха есть.

— В родительский день сможешь подарить своей матери.

— Я тоже думал. И еще ложку сделаю.

* * *

Озолниек ждет не дождется конца заседания бюро райкома партии. Сегодня надо отпускать домой досрочников, а тут ему вдруг предлагают задержаться.

Он глядит на часы и в уме прикидывает, успеют ли ребята после церемонии на дневной поезд. О чем таком особенном намерен говорить с ним секретарь?

Когда у длинного стола в просторном, устланном ковровыми дорожками кабинете они остаются вдвоем, секретарь садится, закуривает и придвигает поближе к Озолниеку пепельницу и сигареты.

— Благодарю, я теперь стараюсь воздерживаться, — Озолниек откидывается на спинку стула, чтобы приятный дымок не слишком щекотал ноздри.

— Так как же это, товарищ Озолниек, вы смогли так нехорошо, вернее, так необдуманно поступить, а? Что там у вас было с этим футболом?

— Вы имеете в виду игру колонистов с юношеской сборной города?

— Ее самую.

— А что тут нехорошего или необдуманного?

— Вы сами этого не понимаете?

— Как-то не удается.

— Поступили сигналы, и я думаю — правильные сигналы. Я не совсем в курсе порядков в колонии, потому в первую очередь хотел бы спросить: разрешается ли выводить ваших воспитанников за пределы места заключения и если разрешается, то в каких случаях?

— Разрешается. Для выполнения хозяйственных заданий. Вообще это решает начальник колонии, принимая во внимание интересы воспитанников или другие соображения.

— Так. Насколько я понимаю, игра в футбол не хозяйственное задание. Каковы же были ваши соображения в данном случае?

— Соображения воспитательного характера. Короче говоря, хотел проверить своих ребят и дать им возможность проверить самих себя. Далее: игра, как вам, очевидно, уже известно, закончилась победой воспитанников. Это значительно поднимает роль спорта в колонии и вселяет в ребят сознание, что и они кое-чего могут достичь. Затем это помогло физруку вернее оценить результаты своей работы, способствовало взаимопониманию и доверию между воспитанниками и воспитателями. Это — главное. Разве поступили жалобы на поведение колонистов?