Последний барьер - [63]

— Нет, жалоб нету. Напротив, они произвели исключительно хорошее впечатление. И в данный момент в этом нет ничего хорошего.

— Как это понимать? — хмурит брови Озолниек.

Секретарь, человек невысокого роста, со склонностью к полноте, с румяным здоровым лицом и пытливым взглядом, тоже слегка хмурится.

— Вы довольно недогадливы, товарищ Озолниек. Представьте себе картину: приходят здоровые, рослые парни в форме с какими-то невиданными знаками различия, по-военному маршируют, обыгрывают сборную юношескую команду города, и потом выясняется, что это преступники, заключенные. Это же реклама! Получается, они, можно сказать, достойнее честных людей. Быть может, на ваших воспитанников это мероприятие повлияло положительно с точки зрения воспитания, зато на молодежь города — совсем наоборот. Известно вам, что теперь говорят в городе? «Вот в колонии ребята — это да!» — вот что говорят люди.

— Вы меня уж извините, но у вас довольно странный и неверный взгляд на эти вещи. — Озолниек слегка усмехается. — По-моему, за это исключительно хорошее впечатление я скорей всего заслуживаю похвалы, а серьезные упреки могут быть сделаны в адрес городских молодежных организаций и спортивного руководства, которые не могут дотянуть своих ребят хотя бы до посредственного уровня колонистов. Скажу прямо: я невысокого мнения о молодежи, которую за два часа может выбить из колеи небольшая группа колонистов.

К щекам секретаря заметно приливает румянец.

Он не привык выслушивать подобные аргументы, но, зная Озолниека, удивляться, конечно, нечему.

— Заключенным место за оградой. Это вам должно быть известно лучше, чем мне. Они там находятся по приговору суда, и нет никакой необходимости водить их повсюду. Я полагаю, мою точку зрения разделят в любой вышестоящей инстанции, а также и в министерстве внутренних дел.

— Возможно, — соглашается Озолниек. — Но это уже совсем другая тема. Поддержка той или иной точки зрения вовсе еще не означает ее непогрешимости.

С этим приходится встречаться не так уж редко. По поводу того, какими должны быть меры воспитания в колониях для несовершеннолетних, еще не раз придется поломать копья. В этой области нам не так легко удастся найти что-нибудь удачное и правильное на все времена.

— Стало быть, вы считаете, что поступили правильно?

— Считаю. И, кроме того, полагаю, что это самое отрицательное влияние вы просто придумали. Я еще не получил ни одного заявления с просьбой поместить кого-либо из городских ребят в колонию. — Озолниек смеется. — Вы говорите, заключенным положено находиться за оградой. Верно, конечно. По ту сторону — человеки, по другую — нелюди. К сожалению, в жизни не так. Сегодня, не позже как через час, я четверых освобождаю досрочно, и они выйдут в мир честных людей. И нет у них ни ножа в зубах, ни пистолета в кармане. Я не говорю, что они ангелы, но если на то пошло — ангелов нет нигде.

— И вы, может, станете уверять, что там у вас все такие хорошие?

— Нет, конечно. Но на игру ходили самые лучшие. Это было для них своего рода поощрение, а для остальных — стимул стараться. Поймите же, они всего-навсего подростки, многие из них по образу мышления почти дети. Здесь нельзя придерживаться порядка, принятого в колонии для взрослых. Я не утверждаю, что эти ребята менее опасны, но мотивы и некоторые стороны преступления зачастую отличаются. И методы воспитания тоже должны отличаться.

— Пусть все это так. Но еще и эта песня. Вы помните, о чем пели ваши?

— Насколько помню, «Гимн демократической молодежи». Чем плохо?

— Но слова-то там какие?! — воздевает к потолку руки секретарь.

— Слова очень хорошие и вполне подходят.

— Весьма! «Каждый, кто молод, встань с нами вместе…»!

Секретарь продекламировал и смолк. Озолниек разражается хохотом. Стекла в кабинете секретаря заметно вибрируют, и плафоны на люстре слегка перезвякнули.

— Грандиозно! — гудит он. — Нет, такого я себе действительно не представлял. Ну и ну! — Он еще долго не может успокоиться, но потом овладевает собой и дает слово: — Хорошо, впредь мы эти строчки петь не будем.

— И также не будете устраивать никаких шествий колонистов.

— Это пообещать уже трудней, — Озолниек продолжает улыбаться. — Поверьте, вы зря волнуетесь. Лучше почаще шугайте подростков вон из пивных или ресторанов. Понаблюдайте, чем они занимаются в общежитиях и по вечерам в парке у вокзала! Колонисты никого не испортят. Выстройте для городских ребят приличный клуб с помещениями для занятий.

— Над этим тоже подумают, товарищ Озолниек, но то, что я вам сказал, все же учтите. Молодежь должна испытывать страх перед вашим учреждением, оно для отбытия наказания.

— Да, да, конечно. Это та самая горечь, которую я вынужден ежедневно проглатывать. Меня возмущает, что в моих воспитанниках, во всех до одного, окружающие должны видеть лишь распоследних негодяев. Это мои ребята, и я знаю, что среди них много хороших и достойных людей, которые по-настоящему стали на правильный путь. — Озолниек смотрит на часы. — Разрешите мне идти?

— Да, но только серьезно подумайте над нашим разговором!

* * *

Большими прыжками Озолниек догоняет уже тронувшийся автобус, втискивается в дверь и пригибает голову, чтобы не упираться ею в потолок.