Виноградов сделается редактором многих литературных журналов. Он декан Московского университета, он декан Ленинградского университета. Он дома почти не живет, а живет в вагоне, то есть переезжает из одного города в другой. Чтобы показать свою власть, свою независимость, он устраивает лекции во время студенческих занятий. В большой аудитории он устраивает лекции для тех, кто хочет его слушать. Таких много находится, которые, вместо того чтобы идти преподавать, идут его слушать. Фактически срываются занятия. Он перессорился буквально со всеми у себя на кафедре, а потом перессорился со всеми в Университете, а потом перессорился с руководящим составом Университета — и должен был подать в отставку. Но это все вокруг; так сказать, до мелких сошек это не доходило, это их не затрагивало. Затрагивало только в том смысле, что начались сокращения, увольнения, перераспределение нагрузок. И здесь надо было быть начеку. Не попасть под увольнение очень трудно, а попасть — очень легко. А избежать этого тоже возможно. Как? Заранее подать заявление — об уходе.
Самуил Борисович Бернштейн говорит мне: «Вам, Либан, некуда уходить. Вы при месте, и держите это место». Это уже было очень много: я знал, что я при месте. А в это время происходит поток несчастных случаев, ведь вся эта публика-то живет на нервах. Бернштейнов было двое: Бернштейн — умный, о котором я говорил, и еще один Бернштейн — красивый, тоже очень талантливый человек. Их держали на всякий случай: если кого-то надо уволить — вот есть кого уволить. Прошел этот шквал — шквал увольнения, научного раскулачивания. Тогда известная нормализация была в моде. Половина ректората была отстранена. А очень многие просто умерли. Понятно почему: потому что они были лишены всего — и академического пайка, и конверта (т. е. специальной зарплаты: кроме обычной зарплаты давали еще конверт, в этом конверте находилась зарплата примерно в 2–2,5 раза больше, чем она приходилась по расписанию).
В этом грустном положении — без поддержки близких людей — и оказался твой покорный слуга.
Что делать? А ничего не делать. Надо делать то, что раньше делал.
А жизнь-то не уходит, жизнь идет. И нужно все время работать. Все время работать. И твой покорный слуга, моя благодетельница, все это время работал. У него не было выходных. И он никогда ни в чем не отказывал. И за это, наверное, ему многое простится. «Не судите». И я никого не судил. Но никогда ни в какие сделки с совестью не вступал. Об этом торжественно заявляю этому аппарату (диктофону) Всё.
Домодедово, лето 2007 года
