Последние Каролинги - 2 - [9]

– Но позвольте, это и вашей жизни угрожает! Не думаю, чтобы ваш Бальдер молчал на допросе, кто передал ему яд, а у Эда лапы длинные!

– Отстань от меня, Фульк, болотная курочка. Я хочу мира и покоя. Тишины хочу.

– Не будет вам мира и покоя! Вы должны нанести ответный удар!

– Это как же – без денег, без армии, без единого верного слуги?

Может быть, имя Эда все же вызвало у нее желанный всплеск ненависти? Может быть, его старания были не напрасны?

– Вас доставят в Аахен на собрание знатнейших сеньеров Австразии. Там вы должны будете заявить, что Эд подослал убийц к супругу вашему Карлу… отравил его! Тевтонские сеньеры должны прийти на помощь законному наследнику династии в его праведной борьбе за престол!

Рикарда села в постели. Глаза ее были по-прежнему тусклы и безжизненны.

– Слушай меня, канцлер. Ни одна собака в империи этому не поверит. То есть все охотно поверят, что Эд приказал кого-то перевешать, сжечь или порубить, и даже сделал это собственноручно. Но только не подослал отравителей. Это не его методы. Скорее твои… или наши!

Фульк и сам видел изъяны в своем плане и нервно хрустел суставами пальцев под длинными рукавами рясы.

– Я же говорю тебе, – продолжала Рикарда, – оставь меня в покое. Почему ты так спешишь, болотная курочка?

Он злобно блеснул взглядом в ее сторону.

– Потому что, пока ваше бывшее величество изволило пьянствовать в придорожных кабаках и путаться с бродягами, в Нейстрии произошли еще кое-какие изменения! Эд собрался жениться снова!

Но и оскорбление не пробило равнодушия Рикарды.

– Кто же эта несчастная? – без любопытства спросила она. – Чьи родители поведут жертву на заклание?

– О, вы ее знаете, ваше бывшее величество. Одно время она подвизалась при вашем дворе.

– Кто же? Гертруда? Сунильда? – Рикарда называла имена своих былых фрейлин.

– О, нет. Вряд ли вы помните ее настоящее имя, да, скорее всего, и не слыхали его никогда. При вашем дворе, помнится, ее называли «младшая чародейка». Но больше она известна под кличкой Оборотень, и…

Фульк добился своего. И даже перестарался. Голова Рикарды упала на подушку, глаза закатилась, всякая краска исчезла с лица.

Фульк толкнул дверь кельи.

– Эй, девка, где ты? Госпоже твоей дурно!

Но за дверью никого не было.

Деделла, собственно, не собиралась подслушивать. Но когда ей послышалось имя Эда, она прилипла ухом к двери. Разговор шел по^аллемански, но она уже довольно свободно изъяснялась на этом языке и поняла почти все. В то мгновение, когда Рикарда лишилась чувств, Деделла, задыхаясь от ярости, бежала по лестнице в монастырский сад. Вся ненависть, словно замерзшая за предыдущие спокойные недели, теперь прорвалась наружу, как вода в половодье. И если бы Деделла не убежала, она бы с воем принялась биться об стены.

Если Деделла и ненавидела кого-то в мире, так это Эда. Эд, разбойник, бандит и убийца, опустошавший Туронский лес, а затем каким-то невообразимым попущением господним поднявшийся до вершин власти. Эд, изуродовавший ее, Деделлу, отнявший у нее землю и уничтоживший всю ее семью. Эд, дьявол во плоти. И эта проклятая девка, Оборотень с дурным глазом – права была матушка, утверждавшая с первого же дня, когда увидела ее, что сатанинское отродье принесет Эттингам несчастье! Она никогда раньше не испытывала никаких особенных чувств к Азарике, но теперь ей казалось, что она всегда ненавидела ту не меньше, чем Эда.

Деделла посмотрела в серое небо, тщась разглядеть хоть что-нибудь за низкими тучами над массивной крышей монастыря.

– Сдохнете оба! – прошипела она, сжимая кулаки. – Богом клянусь, страшной смертью издохнете!

На сей раз король застал свою невесту у открытого окна, в которое лился серебристый свет осеннего утра. Азарика стояла у высокого пюпитра, где лежала толстенная книга. Отложив перо, Азарика сказала без всяких приветствий:

– Когда-то единственным моим достоинством, из-за которого приор Балдуин терпел меня в монастыре, был хороший почерк. А теперь я так отвыкла писать, что не могу вывести двух ровных строк.

– Чем ты занимаешься?

– Переписываю для себя Хронику Фортуната. Но без особого успеха.

– Зачем тебе это? – Он взял ее за руку, отвел к столу и усадил перед собой. – Проследила бы лучше, как платья к свадьбе шьют, выбрала бы эти… как их… наряды.

– Это делает Гисла. У нее все равно лучше получится. Она и со служанками лучше управляется, чем я. Я ведь с женщинами-то никогда в жизни близко не общалась… кроме, конечно, Заячьей Губы.

Он не случайно усадил ее против света. Ему хотелось посмотреть на нее. За все эти годы он должен был привыкнуть к ее лицу, но теперь оно каждый раз представало для него новым. Черные, глубоко сидящие глаза в тени длинных ресниц, нос с горбинкой, крупный, четко вырезанный рот – не каждый бы нашел это лицо красивым, но было в нем то благородство черт, что выше красоты.

– Заячья Губа… Наверное, она тебя очень любила?

– Любила? – Нехорошая усмешка искривила губы, только что казавшиеся безупречно благородными, и почудилось Эду в этой усмешке что-то смутно знакомое. – Она меня ненавидела! Впрочем, как и я ее. Грех, конечно, такое говорить, ведь она спасла тебе жизнь, да и мне тоже. Хотя… хотя под конец мне казалось, что она меня ненавидит и любит одновременно. Она говорила мне: «Своему бы сыну я лучшей жены не желала. Но Эд – другое дело…»