Последние Каролинги - 2 - [10]

Его взгляд впился в ее лицо.

– Почему это я – другое дело?

– Ну, она считала, что Оборотень – не пара королю…

– Я что – сам бы не разобрался, кто мне пара, а кто нет? – мрачно осведомился он.

Она не стала спорить.

– Ей, наверное, казалось, что она хорошо меня знает. Во всяком случае, давно.

– Она давно тебя знала… А прежняя моя банда – кто-нибудь из них – знал?

– Да уж знал кое-кто… Кочерыжка знал – мы же с ним земляки, можно сказать… Тьерри знал…

– Ну, дружки, ну, дружиннички мои… Что ж из них мне никто не сказал?

Она высвободила руку, откинулась назад в кресле. Нехорошая усмешка стала явственнее.

– У них были на меня свои виды… определенные. Кочерыжка, например, пытался меня изнасиловать – тогда-то и пришлось мне его убить. Это было в тот день, когда на тебя напали люди Фулька. Ты, кстати, никогда не задавался вопросом, где шлялся оруженосец твой Озрик в тот час, когда он был больше всего нужен своему господину?

– Нет, не задавался. Тогда я был уверен, что тебя убили. А потом Фульк проговорился, что они потеряли твой след, и я просто обрадовался.

– Ну вот, теперь ты знаешь, где… А Тьерри – тот вообще ко мне сватался, выгодной невестой я ему показалась…

– И что ты ему сказала?

– В таких случаях не говорят, а бьют… – Она оскалилась с некоторым даже удовольствием. – Ладно, хватит о покойниках.

Это выражение на ее лице могли бы припомнить послушник Протей и Тьерри-Красавчик на Барсучьем Горбу – но они уже не в состоянии были никому об этом рассказать. Эд не видел его никогда, но теперь он знал, кого напоминает ему этот жесткий оскал, это сумрачное веселье во взгляде, эта надменно откинутая голова.

Его самого.

– Значит, они знали. Кто еще знал?

– Многие, – она махнула рукой. – Почитай, что все, кроме тебя. Ты один ничего не знал.

– Это не совсем так, – медленно сказал он.

– Что? – она невольно дернулась, усилием рассудка принуждая себя к спокойствию.

– Я не то чтобы не знал. Я… не хотел знать. Отказывался знать. У меня была груда доносов на тебя… с первого же дня твоего пребывания в Париже. И… некоторые из них я даже проверял. Но не хотел верить.

– Почему?

– Потому что до тебя… до Озрика… у меня не было друзей. Дружки были. Сообщники. Собутыльники. Друга – не было. И я не хотел отказываться от единственного друга.

У нее перехватило горло. И это его она когда-то жалела за наивность! За прошедшие годы ей казалось, что душа Эда перед ней все равно что раскрытая книга, а сейчас в ней раскрывались такие провалы, о которых она понятия не имела. Чтобы скрыть замешательство, она попробовала свести все к шутке.

– «Единственный друг»! Что же ты тогда, после взятия Самура, всю нашу компанию уволок за собой – всех, даже Иова, бедолагу, упокой, Господи, его душу, кроме меня!

– Это просто, – тут же ответил он, – я все время ждал, что ты меня об этом попросишь. Все ведь просили. Все! Кроме тебя. А я ведь уже дважды обращался к тебе с просьбой в те дни – просил, не приказывал – сначала оставить Фортуната, а потом пойти в тыл к норманнам. Просить тебя в третий раз мне не позволяла гордость. И я подумал, что ты предпочитаешь вернуться к Фортунату. И потом, весной ты все равно приехала ко мне в Париж. Что изменилось бы от того, что ты присоединилась бы к нам на полгода раньше?

– Все, – сказала она. – Или ничего…

Взгляд ее снова потемнел, и она снова замкнулась в себе, как человек, полностью поглощенный борьбой с каким-то жестоким воспоминанием.

По-своему истолковав это, он продолжал: – Я знаю, о чем ты думаешь. В конце концов я все же отказался от Озрика. Если называть вещь своими именами, я просто выгнал тебя с этой почетной отставкой. Но, видишь ли, к тому времени я уже стал королем. А у королей друзей быть не может. И тут, Оборотень, твое «превращение» оказалось как нельзя более кстати. Потому что, если друзей у короля нет и быть не может, жена у него не только может, но и должна быть!

Она не сразу ответила. Ей было не по себе. И смущали ее не собственно рассуждения Эда, а сама его способность логически мыслить, которой она раньше за ним никогда не замечала. А может, ее и не было, способности этой?

Она кивнула и положила свою ладонь поверх его руки. Тихо заметила:

– Иногда ты меня удивляешь.

– Ты меня любишь? – спросил он.

Фортунат уже и не чаял дождаться визита своего духовного сына, после того, как в последний раз вынужден был сам искать его. Впрочем, Эд пришел с той же целью – поговорить об Азарике.

– Ты все еще опасаешься покушений?

– Нет. Похоже, я все предусмотрел.

– Так что же тебя беспокоит?

– С чего ты взял, будто меня что-то беспокоит? Хотя… да. Знаешь, нет на свете более несхожих людей, чем она и я – ни в чем. Но иногда она смотрит, как я, смеется, как я, говорит, как я…

Старик печально улыбнулся.

– А чего ты ждал? В течение трех лет именно ты лепил ее душу. И мне остается только благодарить Господа за то, что у нее хватило сил не стать твоим отражением.

Эд обдумал услышанное. Ухмыльнулся.

– Да, двоих таких, как я, мир бы точно не выдержал!

– А мне казалось, что ты сумел совладать со своей гордыней. Или просто на время забыл о ней.

– Может быть… Гордыня… Что бы вы, кроткие, делали без нас, гордых? Когда-то ты сам толкнул меня на службу Нейстрии, иначе я, возможно, до сих пор разбойничал бы в Туронском лесу.