Последние дни Нового Парижа - [17]

– В основном мне нужны манифы, – говорит она. Тибо кажется, что в голосе звучит не только рвение, но и неприязнь. – Я не уйду, пока не запечатлею всех.

Они прислушиваются к крикам хищников и звукам, которые издает добыча, изумленная тем, что еще жива. Из-за остова машины выкатывается пернатый шар размером с кулак, взметнув облако пыли. Открывается. В центре у него единственный голубой глаз, который смотрит пристально.

Сэм смотрит в ответ.

– Оно ест, – говорит Тибо. – Они питаются тем, что видят. – Приятно сообщать ей то, чего она не знает. – Мы их ловим и раскармливаем, показывая яркие цвета, потом жарим. – Он вспоминает: мясо от обилия впечатлений делалось жирным. За первым существом выкатывается целая стайка. Сэм фотографирует, как они на нее смотрят.

Тибо решает остаться с ней ненадолго.

Налетают комары.

– Я слышала об одной вашей ячейке. Большой – может, даже главной. У них был план. Говорят, они попали в засаду.

Тибо молчит и не поднимает глаз. Он продолжает делить пищу. У него есть хлеб и копченое мясо. У Сэм есть шоколад, который, по ее словам, она выменяла у американского секретного агента, посланного сюда с заданием кого-то убить.

– Они все здесь, – говорит она, когда видит, на что он смотрит. – Это место ими кишит. Тут они предоставлены сами себе.

– Этот секретный агент не очень-то беспокоился о секретности.

Сэм смеется.

– Поначалу беспокоился. В конечном итоге они всегда обо всем рассказывают.

Когда немцы запечатали город, правительство США, как и все, выразило свое возмущение. И, как и другие правительства, почувствовало облегчение. Теперь можно было не беспокоиться, что манифы – или демоны, или те и другие разом – вырвутся за пределы Парижа.

– Но это невозможно удержать в одном городе, – объясняет Сэм. – В лучшем случае можно замедлить процесс. Начали происходить всякие вещи.

Она рассказывает ему о кампаниях в Северной Африке, о затянувшихся мучениях в Тихом океане, о Европе после дождя. Но Тибо больше всего интересует, что она может рассказать о Париже. Потому что, возможно, он смотрит на происходящее со слишком близкого расстояния и чего-то не видит. «Миссия бессмысленна».

Ближайший уличный фонарь разгорается ярче, потом гаснет. На подоконник приземляется животное: крылатая обезьяна с глазами совы. Она наблюдает за ними.

Откуда-то доносится громкий треск, и обезьяна мгновенно улетает. Здание стонет, как корпус корабля.

Что-то скрипит внутри, что-то постукивает и приближается. Что-то спускается за дверью.

– Сложи бумагу, – шепчет Сэм. – Сложи ее – и что может из этого получиться?

Тук-тук-тук. Звуки по ту сторону приближаются к ним. Царапанье и медленный-медленный щелчок замка. Дверь распахивается. Внутри темнее, чем на улице.

Тибо не дышит. Из тени что-то выходит, сделав осторожный, быстрый шаг.

Очень высокое, покачивающееся существо. Трехметрового роста. Выше. Оно моргает с нечеловеческой серьезностью.

Оно стоит, как человек под гнетом тяжелого груза, раскачиваясь на двух аккуратных ногах. На уровне талии оно сделано из линий, промышленных обрезков. Наклоненный верстак, похожий на наковальню, куски каких-то машин – все это находится выше головы Тибо. Он смотрит на столб из предметов-фетишей. Рабочий стол поверх кусков двигателя, поверх спокойных человеческих ног. И с самого верха чересчур большое лицо бородатого старика глядит на мужчину и женщину с подобием любопытства. В бороде запутался паровоз размером с дубину, из трубы прямиком в щетину уходят клубы дыма. На голове у старика личинка. Какая-то длинная, яркая гусеница, сжимающая большой лист. Она извивается, и шляпа-лист трепещет – такой вот шик а-ля живая изгородь.

Случайная совокупность, скопище компонентов, соединенных вслепую. Оно стоит. Тибо смотрит на существо. Оно глядит в ответ, как глядел сквозь щели забрала много лет назад самый первый встреченный им маниф, родственник этого создания.

Щелкает камера Сэм.

– Изысканный… – шепчет она. Тибо впервые слышит в голосе девушки страх. – Изысканный труп.

Мерзкая череда резких звуков вырывает их из благоговения. Слышны крики и выстрелы. Из тьмы выбегают немецкие солдаты.

Тибо бросается за остов машины и стреляет.

За атакующими нацистами на них несется внедорожник[19], подпрыгивая на грудах щебня. Как долго эти солдаты ждали?

Тибо стреляет в них и пытается сосредоточиться, продумать, просчитать ситуацию. Врагов слишком много. Его сердце колотится. Чересчур много! Он задерживает дыхание и тянется в карман, за картой. «На этот раз, – думает он, – вовремя».

Но изысканный труп шагает в сторону дороги. Солдаты, разинув рты, стреляют. Маниф поднимает конечности, и все немецкие пули – даже те, что летели мимо цели, – разворачиваются в воздухе и мчатся прямиком к нему, врезаются в его тело с гулкими уда-рами.

Некоторые должны были угодить в Тибо.

У солдат есть сети и странные приспособления. Партизан их чувствует. Взлетает петля лассо, ловит манифа. В внедорожнике Тибо видит двоих: коренастого водителя в военной форме и священника в черном одеянии. Тибо смотрит на Сэм и видит, что она как будто молится. Он бьет своей «дубинкой», свернутым хлыстом погонщика волко-столиков, по земле.