Последнее слово за мной - [47]

— Невозможно взгляд отвести.

— Да к тому же умна, и язычок как плетка.

Оттопырив мизинец, Клод приподнял кончик докторова носа, и аккуратно выбрил напряженную верхнюю губу.

— Скорее как патентованная бритва, — возразил Клод, стряхнув излишки пены в раковину.

— Да еще и богатая, ко всему прочему, — добавил шериф. — Капиталы такие старые, что хоть пыль сдувай.

Вытерев лицо клиента дочиста, Клод повертел голову Адама так и эдак, потом подровнял бакенбарды.

— Две недели совсем одна в громадном доме… — шериф покачал головой.

— Сомневаюсь, что это одиночество продлится надолго, если вы понимаете, о чем я… — Брызнув на каждую ладонь понемногу лосьона после бритья, Клод похлопал Адама по щекам. — У нее поклонников больше, чем витаминок в пузырьке.

*

С тщательно приглаженным волосами и кожей лица, гладкой, как младенческая попка, Адам распахнул дверь цветочного магазинчика Макгенри. Дверь со звяканьем захлопнулась у него за спиной, ударивший в нос удушающий запах похоронных венков смешался с ароматом лосьона и чуть не свалил доктора с ног. Он изумился: насколько обостряется обоняние, стоит только удалить волоски в носу.

— Чем могу быть вам полезен, док? — спросил Рыжий Макгенри, засовывая одинокий белый гладиолус в зеленую вазу в виде лягушки.

В магазине было душно и влажно, как в джунглях. Пол устилали пахучие цветочные лепестки и мясистые листья с восковым налетом — для украшения букетов. Вдоль длинного деревянного стола, за которым трудился Макгенри, выстроились ведра со свежесрезанными цветами.

Засунув руки в карманы, Адам бесцельно побродил по магазину. Остановившись перед полкой с самыми популярным товарами, он проявил притворный интерес к главному бестселлеру магазина — маленькой глиняной статуэтке, изображавшей охотничью собаку, которая лает на енота, сидящего на поваленном бревне. Статуэтки расходились так бойко, что Макгенри никогда не успевал наделать ко Дню Отца столько, чтобы хватило всем желающим.

— Лично я, — сказал Макгенри, — люблю композиции из живых цветов.

Достав из ведра еще один гладиолус, он обрезал кончик стебля.

— Зато искусственные цветы не нуждаются в поливе.

Рыжий Макгенри выглядел в точности как его папаша — не человек, а бойцовый петух. Пламенеющая шевелюра и телосложение боксера в весе пера. К счастью, Рыжий не унаследовал от отца драчливый нрав. У Рыжего-старшего в плече засел осколок, и папаша словно бы нарочно добивался, чтобы кто-нибудь вытряхнул из него ненужную железяку.

Выловив из ведра гладиолусов увядший бутон, Рыжий бросил его в отходы.

— Ищете что-то определенное?

Адам точно знал, что ему нужно: дюжина белых бутонов роз, перевязанных шелковой ленточкой. Открытка уже лежала у него в кармане, переписанная столько раз, что в ней не осталось ни малейшего изъяна.

Адам подошел к россыпи ароматизированных пакетиков с лепестками и поднес один из них к носу.

— Только что привезли целую партию калл, — сообщил Рыжий, завязывая белый шелковый бантик с такой точностью и быстротой, словно он был не человек, а швейная машинка. — Послать дюжину для миссис Монтгомери?

Рука Адама зависла в воздухе над баночкой специального английского крема для рук после садовых работ. Опомнившись, он схватил баночку и сделал вид, что изучает этикетку.

— У каждой женщины свой цветок, — продолжал Рыжий. — У Дот Уайетт — хризантема. У Ребы Эрхарт — маргаритка. А вот миссис Монтгомери, несомненно, калла.

Адам был глубоко впечатлен. Слово «калла» почему-то ассоциировалось у него с неподвижным телом, лежащим на холодной плите, — точный портрет его жены. Достав со стойки специальную карточку, он рассеянно написал на ней свое имя.

— Отошлите две дюжины, — сказал он, засунув карточку в конверт.

— Что-нибудь еще? — спросил Рыжий, вытирая руки о фартук.

Вгляд доктора перекочевал за спину Макгенри, где в стеклянном прохладном контейнере стояло ведерко с изящными нераспустившимися белыми розами.

— Нет, спасибо.

— Кстати, — промолвил Рыжий, записывая заказ, — когда миссис Монтгомери возвращается из Бостона?

Взгляды доктора и Макгенри встретились.

— Со дня на день.

*

В тот же вечер Адам приподнял латунный дверной молоточек на входной двери Беллов и выронил его. Его ботинки сияли, нижнее белье было тщательно отглажено, а во внутреннем кармане пальто таилась зубная щетка. Он не сомневался в том, как сложится ночь.

Поэтому, когда дверь отворилась, и Адам увидел крошку Дикси, он был мягко говоря поражен.

— А ты что здесь делаешь? — осведомился он.

— Я тут живу, — ответила девочка, глядя на него снизу вверх.

— Но ты должна была отдыхать в горах.

— Проблемы с шинами, — сказала Дикси, расчесывая комариный укус на ноге.

— У вас спустила шина?

— Все четыре, — помотала головой Дикси и показала четыре пальца. — Летти сказала, что Господь не хочет, чтобы тетя Шарлотта ехала в горы. Он хочет поджарить ее задницу прямо здесь.

Лихорадочно ища выход из положения, Адам провел пальцами по волосам.

— Еще говорят, что тетя Шарлотта безумна, как болванщик,^[21] — продолжала болтать Дикси. — А что такое болванщик?

— Сумасшедший человек.

— Хотите зайти?

— Нет.

— Тогда зачем стучитесь в дверь?