Последнее слово - [13]

Что ей надо было делать? Взять свои документы, удостоверяющие ее личность, а также заключенный брак с Николаем Анисимовичем Савиным и подъехать к одиннадцати часам утра в район метро «Таганская», где находится юридическая консультация номер десять. Шляхов продиктовал адрес конторы, Катя старательно записала.

Но, положив трубку, она тут же снова схватила ее, чтобы набрать телефон Игоря. Без его совета она теперь ничего не могла бы сделать — так ей казалось. А впрочем, и хотелось.

После ночи, проведенной вместе с ним и словно бы разделившей ее прежнюю жизнь на две половинки — прошлую, долгую, праведно спокойную, но… стремительно и грубо оборванную, и новую, которую она еще толком и не понимала, не слишком отчетливо представляла себе, зато интуитивно чувствовала ее скорое, восхитительное, ни с чем не сравнимое приближение, — Катя решила больше ничего не предпринимать без совета и согласия Игоря. Он стал для нее теперь конкретным и единственным воплощением решительно всего, что еще осталось в ее жизни.

Да, был один такой момент уже после того, как она получила известие об аресте Николая, совпавшего с тем бесстыдным, отвратительным обыском, ее собственным безумным стыдом и страхом, момент, когда она подумала, что вся ее жизнь кончилась вообще. Это было подобно смерти, после которой, говорят, душа умершего долго еще витает над бывшим своим жизненным пристанищем и уже отстраненно наблюдает, что делают, чем занимаются, что говорят об ушедшем человеке дорогие когда-то ему люди. Вот так, все видеть, слышать и понимать и не иметь ни малейшей возможности вмешаться, что-то, может, успеть еще исправить, объяснить, в конце концов. Безнадежность, одним словом. Состояние, при котором невозможно ничего предпринять, как-то на что-то повлиять или хотя бы успокоиться самой.

И явление Игоря в той ситуации было поистине спасительным. Словно сам Бог послал его к ней на помощь, увидев, что она уже бессильна что-то еще делать в этой жизни. Наверное, поэтому она теперь готова была молиться на Игоря, который не только возвратил ее к жизни, но и поклялся возродить все ее мечты, о которых Катя сама уже, увы, забыла.

Она никогда не была особо религиозна, скорее, суеверна. То есть, как всякий достаточно образованный и начитанный человек, знала о Божественных заповедях и в душе, может, даже чисто по-женски, разделяла их и верила в их незыблемость. Уверена была, что за нарушением определенных обетов обязательно последует наказание, что существует высший справедливый суд, и только абсолютно честный человек может без опаски смотреть в глаза Судьи. Таким человеком она видела мужа, верила, что и сама неспособна совершить грех, за который потом пришлось бы стыдиться смотреть людям в глаза. Так было. Но вот случилась страшная беда, жизнь полетела под откос, кувырком, и Катя оказалась не готовой к подобным резким переменам. То, что было для нее крепким и устойчивым, предстало рыхлым и сумбурным, лишенным всякой логики и добропорядочности. А тут еще появление Игоря и совершенно уже необъяснимое ее собственное стремительное и безумно сладостное падение в пропасть.

Был посреди той невероятной ночи момент, когда Катя, воспитанная в постельном отношении в определенном целомудрии — Николай никогда не допускал себе с нею никакой разнузданности, вольности, особых фантазий, и это представлялось ей естественным и единственно возможным в настоящей, правильной семейной жизни, — так вот, она вдруг собственными глазами узрела невероятную картину. Ее словно светящиеся в ночи, высоко вскинутые сильные ноги сжимали в страстном порыве взъерошенную голову Игоря, а он, ухватив их мощными руками, с протяжным стоном целовал под коленками и никак не мог успокоиться, настолько его трясло от переживаемых эмоций.

Оказалось, что она была вовсе не ленивой «ледышкой», как иной раз с шутливым удовлетворением замечал ей муж, а по-настоящему страстной и пылкой женщиной, просто до поры не разбуженной и не зажженной от чужого огня. И теперь, обнаружив себя в совершенно невероятной позе, отдаваясь безудержным и стремительным толчкам, от которых у нее все пылало и плавилось внутри, почти затухающим сознанием она открывала в себе то, чего никогда не находила в постели с мужем.

Именно так, вопреки всему, вопреки всем своим прежним убеждениям и привычкам, Катя неожиданно для себя совершила потрясающее открытие, ощутила вдруг, что, оказывается, всю свою прошлую жизнь не доверяла себе, отказывая, возможно, в самом необходимом, а на самом деле она еще как способна на безумный взрыв чувств! И после такого, в буквальном смысле, обморочного открытия, когда черные тучи над головой сами по себе рассеялись, она снова увидела ослепительное солнце, но, самое главное, перспективу. Пусть не совсем ясную и четкую, но уже зримую, и это обстоятельство было для нее теперь, пожалуй, наиболее важным.

Тон голоса Игоря Васильевича — строгий и официальный — немедленно стал нежным и ласковым, едва он понял, кто ему звонит.

— Минутку, дорогая, — предупредил он, и в трубке стало тихо, как если бы он зажал микрофон ладонью. Но через полминуты спросил: — Что у тебя? Я слушаю, дорогая.