Последнее слово - [3]

— Слуга все унес.

— Ваша одежда в шкафу. — Он распахнул дверцу, старик увидел белый стихарь[3], белый плащ и сказал:

— Как же это?.. Нет... Я не имею права...

— Генерал хочет оказать вам честь. Он будет в полной форме. Вас встретит почетный караул. Наденьте форму и вы.

— Форму?

— Одевайтесь поскорее. И побрейтесь. Вероятно, вас будут снимать для газет. Для Объединенного Всемирного Агентства.

Он послушно стал бриться, от растерянности порезался. Потом неохотно надел белые одежды. Посмотрелся в зеркало на дверце шкафа, испугался:

— Да я совсем как священник.

— Вы и были священником. Этот костюм предоставил вам Всемирный мифологический музей. Протяните руку...

Он послушался, начальство — это начальство. Офицер надел кольцо ему на палец.

— Музей не хотел давать перстень, — сказал он, — но генерал приказал им. Такой случай не повторится. Прошу вас, идите за мной.

Когда они уже выходили, офицер заметил на столике деревянную фигурку и сказал:

— Как же вам разрешили?

Старик никого не хотел подводить.

— Я очень хорошо это спрятал, — сказал он.

— Ладно. Музей с удовольствием возьмет.

— Я бы и сам сохранил...

— Навряд ли вам это понадобится после встречи с генералом.

5

Они ехали по странным, пустым улицам до большой площади. Перед каким-то бывшим дворцом стояли солдаты. Машина остановилась. Офицер сказал:

— Здесь мы выйдем. Не пугайтесь. Генерал хочет оказать вам почести как бывшему главе государства.

— Государства? Я не понимаю...

— Прошу, вот сюда.

Старик наступил бы на свой подол, если бы офицер не взял его под руку. Когда он выпрямился, раздался треск, он чуть не упал. Треск был такой, как тогда, перед долгой тьмой, только в десять раз громче. Голова у него просто раскололась, и в трещину ворвались воспоминания... «Не понимаю», — повторял он.

— Это в вашу честь.

Он посмотрел вниз и увидел подол одежды. Посмотрел на свою руку и увидел перстень. Лязгнула сталь. Солдаты приветствовали его.

6

Генерал учтиво поздоровался с ним и сразу перешел к делу.

— Прежде всего поймите, — сказал он, — что я никак не причастен к покушению. Один из моих предшественников, генерал Мегрим, допустил серьезную ошибку. Такие ошибки нередки, когда завершаются революции. У нас ушло лет сто, чтобы создать всемирное государство и установить всеобщий мир. Генерал, собственно, боялся вас и ваших немногочисленных последователей.

— Меня?

— Да. Вы поймите, ваша церковь вызвала немало войн. А мы, наконец, с войной покончили.

— Но вы вот генерал. Я видел там солдат.

— Они охраняют всеобщий мир. Возможно, еще лет через сто их не станет, как не стало вашей церкви.

— А ее нет? Я ведь давно ничего не помню.

— Вы — последний живой христианин. Для истории это не шутка! Поэтому я и решил почтить вас в конце концов.

Генерал взял коробку с сигаретами:

— Не выкурите ли со мной сигарету, Папа Иоанн? Ах ты, забыл — какой! Двадцать девятый, да?

— Простите, я не курю. Почему вы назвали меня Папой?

— Последний Папа, но все же Папа. — Генерал зажег сигарету. — Поймите, мы ничего не имеем против вас. Вы занимали высокий пост. Цели наши нередко бывали похожи, у нас вообще немало общего. Отчасти поэтому генерал Мегрим счел вас опасным врагом. Пока за вами хоть кто-то шел, вы представляли, так сказать, альтернативу. А пока есть альтернатива, есть и война. Я не согласен с генералом. Стрелять в вас тайком, когда вы... как это у вас говорят?

— Молился?

— Нет, нет. Была какая-то публичная церемония, теперь ее запретили.

Старик растерялся.

— Месса? — спросил он.

— Да, да, кажется, так. Плохо то, что вы могли стать мучеником, а это бы надолго задержало осуществление нашей программы. Конечно, там и десяти человек не было, на этой — как это у вас? — да, мессе. Однако метод рискованный. Преемник генерала это понял, и сам я придерживался той же линии. Мы вас не убили. Мы не разрешали прессе даже случайно упоминать ни о вас, ни о вашей уединенной жизни.

— Простите, не совсем понимаю. Я ведь только начал что-то вспоминать. Когда ваши солдаты стреляли вот сейчас...

— Мы сохранили вам жизнь, потому что вы — последний вождь тех, кто еще именовал себя христианами. Остальные сдались без особых трудностей. Ну и названия — свидетели Иеговы[4], лютеране[5], англикане[6], кальвинисты[7]! Они отмирали, одни за другими. Ваши назывались католиками, словно они представляют всех разом[8], хотя на самом деле со многими они сами боролись. По-видимому, вы первыми как-то сорганизовались и считали, что вы — последователи этого еврейского плотника[9].

— Как же у Него рука сломалась? — сказал старик.

— Рука?

— Простите, задумался.

— Мы не трогали вас, потому что у вас еще были последователи и потому, что цели наши совпадали иногда. Мир во всем мире, борьба с бедностью. Одно время мы могли вас использовать. Вы разрушали идею национальных стран ради чего-то более общего. Вы уже не были опасны, вот почему действия генерала Мегрима не нужны, по крайней мере, преждевременны. Теперь у вас нет последователей, папа Иоанн. За вами строго следили двадцать лет, ни один человек не пытался связаться с вами. У вас нет власти, а мир — един, войны — в прошлом. Теперь вы уже не враг, вас нечего бояться. Я искренне вам сочувствую, тяжело и скучно жить так годами. В сущности, вера — как старость, она не может длиться вечно. Коммунизм состарился и умер, империализм — тоже. Умерло и христианство, оно живо только для вас. Наверное, вы были неплохим папой, и я бы хотел избавить вас от такого жалкого прозябания.