— Спасибо. Мне было не так уж плохо. Со мной был друг, мы беседовали.
— Что вы такое говорите? Там никого не было. Даже за хлебом вы ходили один.
— Он ждал меня дома. Жаль только, рука у Него сломана.
— Ах, вы об этой деревянной фигурке! Мифологический музей охотно ее возьмет. Однако поговорим о серьезных делах, не о мифах. Видите, я кладу на стол револьвер. Я не люблю бессмысленных страданий. Вас я уважаю, я — не генерал Мегрим и хочу для вас достойной смерти. Все-таки последний христианин! Да, историческая минута.
— Вы хотите меня убить?
— Вот именно.
Старик не испугался, ему стало легче.
— Вы отправите меня туда, — сказал он, — куда я очень хотел попасть все эти годы.
— Во тьму?
— Нет, тьма — не смерть. Я был во тьме, там просто нет света. А вы отправляете меня в свет. Спасибо.
— Я надеялся, вы разделите со мной последнюю трапезу. Это как бы символ: те, кто рождены враждовать, примирились в конце концов.
— Вы уж простите, я не голоден. Делайте свое дело.
— Хотя бы выпейте со мной вина, папа Иоанн.
— Спасибо. Вина выпью.
Генерал наполнил бокалы. Когда он пил, рука его чуть-чуть подрагивала. Старик поднял бокал, словно приветствуя кого-то, и тихо произнес несколько слов, которых генерал толком не расслышал, на каком-то незнакомом языке: «Corpus Domini nostri»[10]. Когда последний враг-христианин стал пить, генерал выстрелил.
Пуля еще не долетела, и странное, страшное подозрение поразило его: а вдруг то, во что верит этот старик, — правда?
