Последнее дело[неполный текст] - [4]

— А у покойного были такие деньги?

— Да, мистер Холмс, были. Ровно три тысячи фунтов. Более того, как раз в такую сумму исчислялась доля наследства нашего Гарри, по завещанию нашей матушки. Я свою долю давно спустил. Гарри прежде своей доли не требовал, по все тем же щепетильным соображениям. А тут, видимо, поборол гордыню и явился за деньгами. Но выяснилось, что отец давно уже все пустил по ветру, и его долю, и долю Тони, не говоря уж о том, что причиталось лично ему. Остались три тысячи, но они были обещаны мисс Линдсей за согласие выйти за старика замуж. Она же не спешила с этим согласием, равно как и с отказом, чем разрывала мое сердце. Что-то она выгадывала и взвешивала. Куда-то девался весь ее прежний романтизм, на его месте обнаружился весьма твердый и зрелый характер.

Холмс не торопясь отрезал кусок ростбифа.

Сэр Эндрю вытирал обильно выступивший пот.

Ватсон сурово заметил:

— Если исходить из рассказанного вами, то и у вас, и у вашего брата Гарри были весомые основания убить мистера Блэкклинера.

Отставной офицер грубо скомкал платок и резко приблизил лоснящееся лицо к щеке доктора.

— Вы правы, сэр, были. Скажу больше, не раз в моих горячечных видениях такая возможность соблазнительно рисовалась мне. Но я ни на секунду не рассматривал ее как реальную! Верьте мне, джентльмены, верьте мне!

Сыщик тщательно прожевал кусок мяса, потом так же тщательно промокнул губы салфеткой:

— А что вы скажете о вашем третьем брате?

— Тони? В смысле годится ли Тони в убийцы? Просто смешно! Мне даже немного стыдно слышать от вас подобный вопрос, мистер Холмс.

— Тем не менее расскажите, почему ваш младший брат внезапно приехал из своей церковной школы. Ведь он приехал внезапно?

— Нет. Хотя и посреди семестра, но не внезапно. Отец прекратил платить за его обучение.

— Из скупости?

Сэр Эндрю вздохнул; чувствовалось, что он не любит прижимистых людей.

— Отец был скуп, но не до такой степени. На свои грязные развлечения он тратил деньги без счета. На выпивку, на подарки прачкам и забеременевшим крестьянкам. Я думаю, ему перестало нравиться то, как глубоко Тони увлекся богословием. Отец, надо вам заметить, считал все священническое племя ханжами, готовыми ради денег на любой обман. А тут у Тони появился духовный какой-то покровитель, отец Копстол, вы, верно, слышали о нем. Тони все более и более подпадал под его влияние. Причем, насколько я понял, влияние это было не совсем обычное. Отец Копстол и не протестант, и не католик. Затеял что-то вроде собственной церкви. Тони решил присоединиться к ней, порвать с миром и всякое такое.

— Мистер Блэкклинер был против?

— Он и в школу не хотел его посылать, это матушка настояла. А тут он почувствовал, что теряет Тони. Он был к нему по-своему привязан, ценил его чистое сердце. Кажется, Тони тоже испытывал к отцу странную нежность. Не то что мы с Гарри.

— Одним словом, вы не допускаете даже мысли, что ваш младший брат мог поднять руку на вашего отца.

Сэр Эндрю решительно замотал головой:

— Нет, нет и нет. Должны же быть какие-то безусловные ценности в нашем сумасшедшем мире! Человек с такой душой, как у Тони, не способен обидеть даже неодушевленный предмет, не то что отца. Их ведь даже звали одинаково, вы заметили?

— А что еще известно об этом Копстоле? — поинтересовался Ватсон.

— Довольно популярный деятель англокатолического движения. Можно сказать, скандально известный. Проповедник полнейшего бессребреничества и особых моральных строгостей. У него несколько сотен последователей.

— Видимо, молодой Энтони один из них, — предположил Холмс.

Сэр Эндрю сделал хороший глоток джина:

— Да, мистер Холмс, именно так.

— Насколько я понимаю, полагающаяся ему часть наследства не была истрачена.

— Разве лишь какая-то пара сотен фунтов. На учебу.

Холмс взял свой бокал и задумчиво поднес к губам. Перед тем как выпить, заметил:

— Ранее, полагаю, Тони не проявлял большого интереса к деньгам.

— Они всегда были ему безразличны.

— Теперь, перед вступлением в братство, они ему срочно понадобились. Думаю, Тони написал отцу с требованием своей доли. Тот, будучи человеком крутого нрава и ненавидя все церкви этого мира, не только не дал ему большого, но и отказал в малом.

На лице сэра Эндрю изобразились ошарашенность и восхищение.

Холмс поставил стакан на стол с видом сожаления, что ему приходится быть столь проницательным:

— А теперь вот что, сэр Эндрю: скажите нам, почему вы прибегаете к таким мерам предосторожности? Кого и чего вы боитесь?

Мистер Блэкклинер, словно вспомнив об ужасе своего положения, опасливо оглянулся:

— Поверьте, я человек не робкой дюжины. Неплохо стреляю. Я ушел из полка не по своей воле. Карточная история. Вина моя не была доказана, но… В общем, я не тот, кто трепещет при первой опасности, но опасности, так сказать, понятной, привычной. — он понизил голос. — В этой истории, джентльмены, мы имеем дело с опасностью особенной. Когда вы узнаете, как именно погиб мой отец, вы поймете меня лучше. Инспектор Лестрейд…

— Он уже побывал там?

— Да, мистер Холмс. Я человек законопослушный, я сразу же обратился к властям. Ни местный констебль, ни полицейские из Винчестера, ни инспектора из Скотленд-Ярда ничего не смогли прояснить в этом деле. Лестрейд просто-таки бежал из Веберли-Хауса, он признал свое поражение, посоветовал мне уехать в Лондон и сменить облик. А также он рекомендовал мне обратиться к вам — мол, такие загадки по зубам только одному человеку. И вот я перед вами в измененном облике. Сам не знаю, чего я боюсь, но боюсь очень сильно.