Последнее дело[неполный текст] - [3]

Подойдя к его столу вплотную, Ватсон обратил внимание, что сюртук его несколько поношен и короток в рукавах.

— Здравствуйте! — сказал Холмс.

Мужчина привстал и неуверенно улыбнулся.

— Я тот, к кому вы писали, со мною мой напарник, доктор Ватсон.

— Прошу садиться, джентльмены.

Отделавшись от официанта, Холмс поинтересовался:

— Давно сбрили бороду?

Мужчина погладил рефлекторно подбородок и скулы, они были заметно белее остального лица. На левой стороне подбородка виднелся тонкий, длиной в три дюйма шрам.

— Сегодня утром.

Ватсон вспомнил о своей даме полусвета, и ему стало стыдно.

— Обычно я ношу такую, довольно окладистую. Теперь неуютно. И холодно.

— Приступим к делу, мистер…

— Блэкклинер. Эндрю Блэкклинер. Я владелец, с недавних пор, поместья Веберли-Хаус в Хемпшире, милях в десяти от Винчестера. Места наши считаются глухими — может быть, потому, что неподалеку начинаются холмы Олдершота, а может, мы чувствуем себя живущими в глухомани, потому что соседи нас не жалуют.

Произнося эти простые слова, мистер Блэкклинер начал раздувать ноздри и комкать салфетку правой рукой. Страстная и порывистая натура, сделал про себя вывод доктор. А шрам — безусловно, след старого ранения.

— Почему же они вас не жалуют? — спросил Холмс.

Блэкклинер нахмурился, на секунду замолк, словно решая, стоит ли отвечать на вопрос. Потом шумно выдохнул воздух — решился:

— Всему виной наш батюшка, Энтони Блэкклинер, его неуемный нрав. Слишком большим он был охотником до дамского пола. Причем действовал без всякого разбора и оглядки. Ни возраст женщины, ни ее положение, ни даже отталкивающая внешность не служили для него препятствием. Думаю, ранняя смерть нашей матери произошла от горестного состояния, в коем она беспросветно пребывала. Она родила отцу троих сыновей, но это его не укротило. Само собой разумеется, все окрестные дома были закрыты для нас. Нам пришлось искать счастья вдали от родины. Я предпринял военную карьеру. Гарри, средний наш брат, занялся наукой, а младший, Тони, поступил в католическую школу в одном из северных графств.

Мистер Блэкклинер хорошо отхлебнул из своего бокала. На лице Холмса на мгновение появилась тень неудовольствия. Ватсон не обратил на это внимания.

— Насколько я понял, ваш отец живет уединенно.

— Жил. Неделю назад он был найден мертвым у себя в кабинете. За три дня до его смерти мы все собрались в Веберли-Хаусе, чего не случалось уже много лет.

— Почему?

— Мы слишком разные люди и, не будь у нас общих родителей, никогда бы в жизни не познакомились друг с другом. Гарри — это циничный, холодный, расчетливый ум. Он нравственно, может быть, и чистоплотен, но от его чистоплотности разит крещенским холодом. Тони — святой или почти святой. И почти еще подросток. Тихий, с затаенной страстной мечтой о царстве всеобщего счастья. Я же, изволите видеть, джентльмены, слишком офицер по натуре, хотя и принужден был обстоятельствами выйти из полка. Я более других унаследовал отцовский характер. Карты, дуэли, веселые женщины — вот мой мир. Однако все еще льщу себя надеждой, что душа моя не полностью, не окончательно погрязла, что осталось в ней хотя бы одно светлое пятнышко!

В глазу мистера Блэкклинера сверкнула самая настоящая слеза. Рука потянулась к бокалу, но была с мягкой решительностью перехвачена рукой Холмса.

— Кто еще, кроме вас четверых, на момент смерти находился в доме?

Мистер Блэкклинер шмыгнул носом, овладевая собой:

— Постоянно жила при нем мисс Линдсей. Впрочем, не при нем, это я преувеличил. Она дальняя родственница нашей матушки, попала к нам в дом в возрасте уже примерно четырнадцати лет. У нас не было принято об этом говорить, но предполагаю, Элизабет пришлось много претерпеть. Теперь это привлекательная девушка. Весьма и весьма привлекательная. Три года назад, когда я в последний раз навещал Веберли-Хаус, она была еще ребенком, настоящим ребенком. По манерам, по взглядам на жизнь. И поверьте, я не хвастаюсь, она увлеклась мною, еще довольно молодым, бравым офицером. По понятным причинам роман между нами был невозможен. Она писала мне. Я уехал. Теперь же у меня открылись глаза, джентльмены. Какая красавица! И тут же в моем сердце вспыхнула ревность, я-то уж знал характер отца. В старости он только усугубился. Не мог он оставить без внимания такой цветок, растущий в собственном саду.

— Хорошего же вы мнения о своем отце! — не удержался доктор.

— О, поверьте, таким подозрением его образ не оскорбишь. Грязное, сладострастное животное — вот его самая мягкая характеристика.

— Что же вы предприняли?

— Что я мог предпринять, мистер Холмс! Ревность сжигала меня. Я попытался поговорить с Элизабет, уповая на наши старинные, пусть и вполне эфемерные, отношения. У меня ничего не получилось, она была молчаливее камня. Я бродил по дому, пил в одиночестве.

— Понятно. Что же привело в Веберли-Хаус вашего среднего брата Гарри? Ведь он тоже, насколько я понял, не жаловал семейное гнездышко.

Сэр Эндрю оторвал взгляд от полуопустошенного бокала и вздохнул.

— Думаю, всему виной деньги. Он скрытен, мой брат Гарри. Но не может скрыть того, что презирает меня как натуру пошлую и крикливую. Считает меня ничтожеством. Но я сумел кое-что разведать о его трудностях. Будучи сверхъестественно щепетилен в своих делах, он умудрился попасть в жесточайшую финансовую зависимость. Причем от дамы. Ему требовались две с половиной тысячи фунтов на проведение какого-то очень важного опыта. Опыт этот, который прославил бы Гарри среди всех европейских физиков, должен был увенчаться грандиозным успехом. А может, и химиков. Но опыт не совсем получился. или даже совсем не получился. Дама, дававшая деньги, влюблена в Гарри до безумия, но одновременно и очень деликатно. Она, конечно, ни за что не хочет принять эти деньги обратно. Гарри же убежден, что должен их вернуть во что бы то ни стало. Денег у него нет, потому что нет славы. Есть один способ списать долг — жениться. Но это невозможно. Даму он не любит. К тому же думает, что деньги она ему давала не из любви к нему, а из любви к науке. Он боится, что рухнет образ кристально честного и чистого Гарри, великого ученого.