После запятой - [65]

— Да, длинновата, ничего не скажешь. А потом, если она некрещеная была… Мне не нравятся эти ограничения. — Да. Мне это тоже не нравится в христианстве. Я и в буддийских странах когда путешествовал и заходил в какой-то храм поговорить, если они начинали с осуждения соседнего храма или религии, я тут же понимал, что мне тут ловить нечего. Когда человек действительно занят духовной работой, у него нет ни времени, ни желания на осуждение других. В православных церквях бывают замечательные батюшки, на редкость удивительные люди, я был лично знаком с одним таким, но тенденция осуждать для меня неприемлема в представителе какой бы то ни было религии. — Давайте я вам лучше расскажу притчу, которую мне она сама рассказывала. Я не знаю, откуда эта притча, забыл тогда у нее спросить, но, может, она нас всех примирит и заодно помянем ее. — Расскажи. — В общем, один человек по воле жизненных обстоятельств стал разбойником. Он не задумывался над тем, что он делает, просто убивал и грабил всех как бы по должности. И если бы все продолжалось так же по инерции, как он жил, его должен был самого прирезать встретившийся на его пути более сильный противник. Но непонятно по какой причине — наш разбойник книжек не читал, с продвинутыми людьми не общался, — тем не менее в какой-то момент он остановился и задумался над тем, что делает — что не часто происходит даже с читающими людьми. А задумавшись — ужаснулся.

Долго пребывал в отчаянии, пока не додумался пойти на исповедь. Заметьте, когда она рассказывала эту притчу, ни ей, ни мне не пришло в голову уточнить, к священнослужителю какой именно религии он решил обратиться. Для нас это было как-то несущественно. Ну направил он свои стопы — я думаю, для разбойника тем более были непринципиальны тонкости различий между вероисповеданиями, у него небось и мамы-то не было, чтоб внушить ему основы, иначе он не стал бы разбойником. — Почему же, бабушка моей любимой сказочной героини любила повторять: «Детей надо баловать, тогда из них вырастают настоящие разбойники». — Ну хорошо, тогда у него была неправильная бабушка. Ну вот пришел он к первому попавшемуся священнику и стал каяться в грехах — скольких он там убил, ограбил и изнасиловал. Священник выслушал его и говорит: «Слишком тяжелы твои грехи, я не могу их отпустить. Уходи отсюда». Услышав такое, разбойник зарыдал, у него подкосились ноги, и священник, видимо, чтоб поскорее освободиться от его присутствия, сказал ему: «Сходи лучше к самому главному представителю нашей церкви, он находится в таком-то городе. Он может тебе помочь». Пошел разбойник к самому главному, все повторилось по новой, и главный ему говорит: «Иди в такую-то пустыню и найди там такого-то отшельника, может, он тебе поможет». Долго шел наш разбойник, нашел наконец отшельника, тот его выслушал и говорит: «Слишком тяжелы твои грехи, сын мой, не в моей власти их отпустить. Но я тебе советую разыскать одного отшельника, он совсем святой и живет на самом краю земли, путь к нему чреват опасностями, но, если ты его найдешь, он сможет тебе помочь». Ну, не буду распространяться, каким опасностям подвергался по пути бедный разбойник, но наконец он нашел святого. Упал разбойник ему в ноги и онемел от усталости и робости — а вдруг и тут его прогонят, куда тогда деваться. Святой говорит: «Встань, брат мой, знаю, с чем ты пришел. Хоть и велики твои прегрешения, но безгранично милосердие Господне. Уже то, что ты так раскаялся, что не поленился найти путь ко мне, говорит за тебя. Но не мне, ничтожному, отпускать грехи братьев моих. Я буду, пока есть дыхание во мне, молиться за тебя. Но никто не может помочь тебе больше, чем ты сам. Пойди еще дальше отсюда, потому что здесь земля еще не кончается, найди себе пещеру, какую тебе подскажет сердце, питайся чем Бог пошлет и моли денно и нощно Господа о прощении. И возьми вот эту лампадку, поставь ее в угол, но не зажигай. И когда она сама по себе загорится — то будет тебе знаком, что Господь тебя простил». Поклонился разбойник в ноги святому отшельнику, взял лампадку и, окрыленный, пошел искать себе пещеру. И нашел он себе пещеру, и зажил новой жизнью, питался только кореньями, что неподалеку росли, жажду утолял из ручья, протекающего мимо, и молился усердно. Шли годы, уже местные дикие звери признали его, запросто захаживали проведать, птички клевали из его рук, отшельник неустанно молился. А лампада все не загоралась. Но разбойник, то есть теперь отшельник, уже и не помышлял о другой жизни. Мирно и однообразно текли дни его. Но как-то однажды к нему в пещеру вбежал оборванный человек, истекающий кровью, и прохрипел: «Святой отец, меня ранили, я умираю. Я был большим грешником, помолись за меня». Отшельник ему отвечает: «Брат мой, я самый большой грешник" которого знает земля. Господь не услышит мои молитвы. Помолись сам за себя». Раненый из последних сил прошептал: «У меня нет времени… Неужели я умру непрощенным?» и испустил дух. Тут отшельник упал на колени и начал молиться: «Господи, если я до сих пор хоть чем-то заслужил Твою снисходительность, и все, что я впредь смогу сделать во имя Твое, я знаю, что я грешен, я знаю, что нет мне прощения, я с радостью приму Твое наказание, но если возможно, прости этого человека». И тут он увидел, что лампада в углу загорелась и осветила пещеру.