После запятой - [62]

 — А кстати, в Америке зеленые еще не выступают против истребления тараканов? — Нет, еще не поднялись до таких высот. — А зря, как жить-то без тараканов? Это уж надо или совсем святыми быть, или мутации всякие начнутся. — Ты шутишь? — Я абсолютно серьезен. Если всякую бяку механически убрать из внешнего плана, она переходит во внутренний план. Закон сохранения энергии, учили небось в школе, хоть и художники тут все. — То есть выходит по-твоему, надо жить в грязи, чтобы изнутри все чисто было? — Ну не совсем так. То, как ты живешь, — это отражение твоей внутренней жизни. Если на душе и в голове у тебя кавардак, то и в квартире то же самое. Внешнее всегда отражает внутреннее. Каждый получает то, что заслуживает. Поэтому я злюсь, когда люди начинают валить все на внешние обстоятельства. У разных людей в одной и той же ситуации внешние обстоятельства складываются по-разному. Одному дадут пинка, а другого пригреют. — Помните, у нас был такой Вася на курсе, у него еще улыбка была такая детская. Куда он делся? Помните, как все считали за честь ему услужить? Даже на улице постоянно подходили к нему незнакомые люди и предлагали пожить у себя, дать денег — что угодно, лишь бы сделать ему что-то хорошее. — Так это не потому, что ваш Вася был такой хитрый, знал, как улыбаться, Карнеги начитался. Вот попробуй кто другой изобразить такую улыбку, в лучшем случае его будут держать за придурка. Улыбка, она должна изнутри идти. А так задним местом даже последний дурак чувствует, что почем. Никого не проведешь вытравленными тараканами, они снова появятся на пустом месте, пока мысли свои не приведешь в порядок. Конечно, убираться надо, я не говорю, что нужно зарастать грязью и думать о спасении души. Но я еще раз повторяю, что внешнее отражает внутреннее. Когда у меня появляются тараканы, я первым делом воспринимаю это как знак, что со мной что-то не в порядке. Когда я в душевном равновесии, они у меня автоматически исчезают, в такой атмосфере они жить не могут. Но кстати, уборка квартиры — это тоже своеобразная техника приведения себя изнутри в порядок. Потому что не важно, в. каком плане мы над собой работаем, во внешнем даже лучше, потому что нельзя результаты сфальсифицировать, сразу видно, чего ты стоишь. Я еще не видел человека, который бы мог привести квартиру в идеальный порядок, когда у него на душе хаос. Но пытаться всегда надо. С какой-то попытки начинаешь понимать — даже испытывать потребность — привести свои мысли в порядок. Вот тогда-то и начинается параллельный процесс. А так если у тебя вертлявые, робкие мысли, которые бегают туда-сюда, изредка задерживаясь на липкой сладости, то, понятное дело, что вокруг тебя будут прыгать тараканы. А если у тебя скользкие, тяжелые мысли, которые невесть откуда берутся и куда потом исчезают, — того и гляди, как бы у тебя не завелись змеи. А если у тебя добрые, травоядные мысли со склонностью к изяществу — тогда жди оленей в своем парке — потому что при таких мыслях парк у тебя сам собой появится. Но если ты, не меняя своих мыслей, начнешь истреблять своих тараканов, то они у тебя раз появятся, два появятся, а на третий раз у тебя высыпет экзема или на улице ни с того ни с сего в глаз дадут. Я вот уверен — можно проверить, — когда в Германии был фашизм, там небось олени по паркам не скакали. — Ну уж расфилософствовался. Хватит пить. И вообще, ребята, может, пора по домам? Засиделись, да и им ведь надо отдохнуть. — Слушайте, так что получается, вы вот говорили про национальности, я все думаю и вас слушаю, и вот какая мысль у меня возникла — выходит, что каждый народ выполняет какую-то свою функцию, одни, к примеру, отвечают за чистоту и порядок — что бы у нас на планете ни происходило, да и у них конкретно, они от этой своей черты не отказываются. Какие-то народы отвечают за разные аспекты материального мира — одни, чтоб материя перетекала в разные формы, видоизменялась, но не прекращала существования, а другие конкретно за эстетическое выражение этих форм. Одни отвечают в течение всей истории за эзотерическое видение процессов, другие за экзотерическое. Одни все время ставят вопросы, другие постоянно на них отвечают. — Ну, конечно, каждый народ, как и человек, имеет свою миссию. Только на уровне наций она резче бросается в глаза, потому что за ней можно проследить на более продолжительном отрезке времени и выражена во многих носителях в виде основополагающей черты. — А бывает так, что твое человеческое предназначение отличается от национального? То есть бывает, конечно, я хочу спросить — является ли это санкцией свыше или это верный признак того, что ты лажаешь? — Сложный вопрос. Наверное, каждый случай нужно рассматривать по отдельности. Но то, что нация количественно больше человека, не означает, что она лучше слышит. Хотя за национальными задачами следят довольно высокие эгрегоры, это не уберегает их от а: попадания под власть на длительный отрезок времени к демиургическим силам и бэ: иногда отдельного человека может направить еще более высокий эгрегор. По существу, бывают ведь сильные и слабые нации, точно как и люди. Есть народы, которые постоянно свои неудачи валят на других — судьбу, исторические обстоятельства, соседние народы, а есть такие, что засучив рукава встречают жизненные задачи лицом к лицу, а не хнычут и жалуются. Меня уже давно перестали умилять люди, неприспособленные к жизни. У нас это выдается за высокую духовность, неземные интересы и устремления, а я понял, что это просто разврат и паразитирование. Я не верю в духовность человека, который не в состоянии более-менее прилично прибрать свою квартиру или решить насущные вопросы. Это не духовность, а разгильдяйство. — Да у высокодуховных людей просто не возникает насущных вопросов. Если они удаляются в пустыню, тут же находятся люди, которые приносят им пищу. — Ну хотя бы. — Или, как сказал дон Хуан, когда Кастанеда его допытывал, что он не может все предусмотреть, типа когда-нибудь может случиться так, что его за углом будет подстерегать убийца, и что тогда, дон Хуан ответил, что он просто никогда не пойдет по улице, на которой затаился убийца. — Так вы все-таки верите в дона Хуана? — Знаете, любое учение, любая вера — вещь очень интимная. Человек только наедине с собой может честно признать, находит ли это учение у него отклик или кажется сухой формой. У некоторых людей вообще бывает, что в разные периоды они черпают силы в разных верованиях, будь это наука, религия или искусство. Главное, честно признаться себе, что какое-то время это работало на тебя, направляло, а теперь висит гирей и не дает двигаться. Все так боятся менять убеждения, что в какой-то момент превращаются в соляные столбы. А Кастанеда — что Кастанеда? — столько людей на него отчаянно завибрировало — значит, он задел важную струну. Я лично считаю, что он автор самого крутого романа современности. Он создал новую форму романа, когда из книги в книгу открываются новые пласты, герои меняются главными ролями, выстраиваются целые ансамбли отношений, пока не выясняется, что все герои — главные, причем там столько жанров, включая детективный. Потом некоторые герои оживают и пишут продолжение романа, при том что это не авторская задумка, а конкретные реальные люди, отвечающие за свои слова, и даже критик, не знаю, насколько осознанно, подключился к писанию этого романа, ведя детективное расследование от статьи к статье и утверждая, что ответы на свои хитро поставленные вопросы находит в последующих книгах. Это же круто, неужели вы не понимаете? Уже за одно это можно быть благодарным Кастанеде, он создал небывалый жанр, и неизвестно, у кого еще хватит силенок его развить или хотя бы продолжить. — Что это роман, я согласен, не спорю, тогда все прекрасно. Но он же претендует на то, что он создал целое учение. Или описал, не знаю. Но на одну из этих двух вещей он точно претендует. — Можно я расскажу? — я учусь сейчас в Голландии в музыкальном училище и к нам приезжал один мексиканец преподавать теорию музыки. Ну такой умный, ученый дядечка, все было о’кей, и вдруг на последнем занятии он говорит — я хочу рассказать вам о пейотных песнопениях, об этой традиции. Я сразу — у-у! — и тут он рассказал, что он сам поехал на пейотную церемонию, чтобы все это записать. Но поездка вылилась для него в очень важное событие, которое оказало влияние на всю его дальнейшую жизнь. Он рассказывал, что они там сорок дней постились и готовились и все это затянулось, потому что сновидящий никак не мог увидеть во сне, когда же им надо отправляться в путешествие. Он уже не знал что делать, то ли возвращаться — у него же дела, но тоже продолжал с ними поститься. Наконец тот увидел во сне, и они отправились на сбор пейота, и этот мексиканец признался, что он так увлекся процессом, что забыл включить запись, представляете — то есть он там с ними заодно принял, и вот поэтому он не мог нам включить записи. Я тут же к нему прониклась, понятное дело, и потом когда после лекции он сказал, что всех желающих приглашает на ленч, естественно, я оказалась среди них. Но на самом деле туда пришло совсем немного народу, поэтому я смогла оказаться рядом с ним и сказала, что я очень люблю Кастанеду. А мексиканец такой серьезный — ну он настоящий ученый, он говорит, что да, он может свидетельствовать, что в первых книгах Кастанеда очень адекватно описал церемонию и все остальное, именно так все и происходит. Но он был человек очень деликатный, и он как-то так выразился, что он не понимает причин, побудивших его написать остальные книги, намекая, что каждая книжка приносит прибыль в виде денег. Но зато про первые книги он сказал, что все точно. Вот так вот. — Даже если он передал действительно существующее учение, я не понимаю, что люди так им увлекаются, там же совсем нет места для любви. — Ну как же нет, по-моему, это очень теплое учение. Ну конечно, там мало уделяется внимания отношениям между мужчиной и женщиной, но ведь в буддизме тоже так. Они просто считают это несущественным. Только вопросом энергии. Дон Хуан говорит же все время Кастанеде — тебе нельзя заниматься сексом, потому что у тебя мало энергии. Но это же не значит, что никому нельзя. Тот же дон Хуан все время приводит в пример своего нагваля в качестве любимца женщин. — Да, но он же рассказывает, что его нагваль начал загибаться именно из-за злоупотребления этим делом. — Но, в общем, так в любой религии — или ты тратишь силы на женщин, водку или творчество — иногда, смотря какое творчество, или идешь своим путем. Тут уж сам выбирай — или птичку съесть, или на ветку сесть. — А потом не забывайте, у них совсем другое мышление, символическое, не то что у нас. Мне этот мексиканец рассказывал, что во время подготовки к сбору пейота им было запрещено называть многие вещи. Они должны были придумывать новые обозначения, говорить на условном языке для очистки менталитета. И у них действительно совершенно другое мышление. Мне одна знакомая японка рассказывала, что в японском языке нет такого выражения: «Я люблю тебя». По-японски так просто невозможно сказать, это очень грубо. Считается, что это даже агрессивно звучит, как некое действие — как это — я — люблю — то есть совершаю некое действие — по отношению к тебе. Они признаются в любви только описательно, косвенно, например — я уважаю твои мысли или — ты мне напоминаешь цветок лотоса. А выражение «я люблю тебя» считается, что очень сужает это понятие, примитивизирует. Ведь в японском языке нет слова «нет». Но это же не значит, что они никому не отказывают. — Да, это верно, поэтому и считается, что нужно следовать той религии, среди которой ты родился. Больше шансов ее понять. Недаром в буддийских монастырях ламы, когда к ним обращаются иностранцы, не устают повторять — если ты родился в христианской стране и хочешь быть хорошим буддистом, это возможно, но путь такой — будь хорошим христианином. — Вот за это мне и нравится буддизм, за терпимость, чего не скажешь о прочих религиях. — Религия — это как дом. Меня всегда завораживало, как это люди выбирают, где будет их дом. Когда они решают, где будут строиться, или вдруг находят готовый дом и решают в нем поселиться. И все, это практически навсегда. Я так не могу. Мне кажется, это такой окончательный поступок, как можно на него решиться? Для меня так много прекрасных мест на свете, где я бы хотел жить. И все же ни одно из них не настолько прекрасно, чтобы я смог предпочесть его всем остальным. Я думаю, у меня так никогда и не будет своего дома. — Но тем не менее есть места на нашей земле, где предпочитает строиться большое количество народу, и есть такие места, откуда все предпочитают бежать. Это же очень показательно, что в последнее время западные люди повально обращаются к буддизму, поощряемые даже средствами массовой информации, популярными актерами и писателями. В Америке еще Сэленджер заварил эту кашу, после его книг многие стали серьезно интересоваться буддизмом. — Вообще-то «паломничество в страну Востока» на Западе началось с Гессе. — Скорее с Ницше, я полагаю. — А кстати вы помните, у Сэленджера был такой рассказ, забыл название, про девочку, которая вдруг сошла с ума, по мнению окружающих, и там они все не могли докопаться, в чем дело, пока она своему мальчику не призналась, что ей попалась какая-то русская книга, написанная странником, в библиотеке, вся такая потрепанная и без первых страниц, и поэтому она не знала, кто автор. И там этого странника какой-то старец научил молитве: «Господи, Иисусе Христе, сын Божий, помилуй мя, грешного». Что, мол, надо постоянно повторять ее про себя, чем бы ты ни занимался, и тогда на тебя снизойдет благодать. Героиню рассказа это страшно поразило, уже не помню почему, но главное, что мне не давало покоя желание узнать, действительно ли есть такая книга или это художественный вымысел автора. И вот недавно нашел, представляете. Это действительно было, мне попалось жизнеописание святого Серафима Саровского, видимо, он и был этим странником. Когда он в молодости решил уйти в скит, то сначала испросил благословения у очень знаменитого старца-пустынника, запамятовал имя, и он ему и сказал эту молитву, которую Серафим Саровский действительно без устали повторял, по свидетельствам. Но самое забавное, в этом жизнеописании на слове «старец» была сноска, я ее вначале пропустил, потом решил побольше узнать, что за старец такой, и там было написано — только не падайте — в действительности старец — девица такая-то, в шестнадцать, по-моему, лет, ушедшая из дому и скитающаяся под именем мужчины. А какое тогда время было! Даже и сейчас бы на такую девицу у нас косо бы смотрели. И заметь, не только у нас, но где хочешь. Хоть в твоей Японии. — Почему в моей? — во-первых, в нашей Японии — я думаю, когда ты протрезвеешь, то не сможешь с нынешней легкостью отказаться от такого богатства, а во-вторых, в Японии с момента принятия буддизма почитаются странствующие монахини. Правда, во всех буддийских странах, в которых я побывал, простые люди считают, что женщина-монах — это несерьезно, и на женские монастыри практически не бывает денежных пожертвований, и вследствие этого мужские монастыри процветают, в то время как женские везде там почти убого выглядят. И потом, как девушки уже обсуждали, у них действительно совершенно другой тип мышления, чем у нас. Я столько лет изучал книги о Японии, вы знаете ведь, но, пока там не побывал, многое оставалось для меня неизвестным. И не потому, что они что-то скрывали, просто некоторые вещи настолько необсуждаемы в силу своей привычности на уровне банальности, что все равно как если бы у нас романист написал: «Встав с унитаза, механик Гаврилов спустил воду, как это было принято испокон веков среди его народа» или что-нибудь в этом роде. — Ну хорошо, и что ты нового для себя обнаружил? — Что обнаружил? — ну во-первых, всем известно, что они очень вежливый народ, но на месте я выяснил, что у них есть целые ритуальные приветственные фразы, которыми необходимо обмениваться в начале встречи, какие-то многоэтажные конструкции, невоспризведение которых вменяется в вину, инкриминируется как непоправимое. Пришедший в гости должен сказать примерно следующее: позвольте выразить чрезвычайное сожаление в связи с тем, что мое ничтожество осмелилось нарушить ваш священный покой и что мои недостойные вашего высочайшего внимания обстоятельства понудили отнять у вас драгоценное время и так далее, предложений десять. А хозяин должен ответить тоже в десяти фразах примерно следующее: «Ну что вы, все мое время не стоит чести и счастья мне, ничтожнейшему, удостоится вашего драгоценного визита». — О Боже мой! О чем же они после этого говорят? — А после идет нормальный деловой разговор, как у нас, но эту формальность им необходимо соблюдать во время встреч и прощаний. Я как дурак заучивал все эти сложные обороты, а потом заметил, что европейцу позволяется всего этого не произносить, и даже позволяется с большим удовольствием, если ты просто скажешь привет и пожмешь руку, они при всей своей японскости не могут скрыть облегчения. Я, во всяком случае, это заметил. Ну что у них еще другое… — Меня интересует, это действительно так, что у них не существует выражения: «Я тебя люблю» — меня прямо потрясло, никак не верится. — Да, им такое выражение кажется очень эгоистичным, «я люблю» звучит как некое действие, навязываемое против воли другому человеку. А, еще меня поразило, что когда они несут в гости коробку конфет даже, казалось бы — пустяк, считается неприличным так вот ее дарить. Нужно или так ощутимо помять хотя бы краешек коробки, или вытащить пару конфет и съесть или надкусить. — Ну, сейчас ты точно шутишь! — Нет, серьезно, у них неприлично дарить новую вещь. Правила хорошего тона требуют, чтобы даритель всячески демонстрировал, что подарок ему не нужен. И дарить неприлично. Ты должен показать, что вот просто вещь завалялась, чем ее выбросить, отдаю тебе. — У нас это называется: «На тебе, Боже, что нам не гоже». У нас страшнее нельзя, по-моему, оскорбить человека. — Ну вот вам и разница менталитетов. — В Японии три категории населения — мужчины, женщины и китайцы. Мужчины пишут мужской азбукой — катаканой, женщины — хираганой, а китайцы — иероглифами. И вообще мужская речь по конструкции сильно отличается от женской. У меня есть приятель, его родители переехали жить в Штаты, когда он был совсем маленький, а потом случилась трагедия, они погибли в авиакатастрофе, и его усыновил партнер его отца по фирме, японец, и увез в Японию. А там его воспитанием занимались в основном женщины, он вырос на женской половине. Я несколько раз наблюдал, как он беседовал с японцами по-японски… Мой приятель еще такой огромный, с низким голосом, и японцы не могли спокойно слушать, как он употребляет женский принцип в речи, они там в лежку лежали. — У меня одна подружка провела целых восемь месяцев в Японии. Приехала, полная впечатлений, все рассказывала. — Что, она тоже интересуется буддизмом? — Да какое там! Просто она влюбилась в одного чувака, а того фирма отправила работать в филиал в Японии, и она за ним рванула в надежде спасти любовь. — Круто как — у нас теперь есть фирмы с филиалами в Японии? Кто бы мог подумать. — Да он не наш. Он англичанин был, как и она, впрочем. Я с ней в Лондоне познакомилась. Такая красивая девчонка, моделью работала, длинная такая, и руки-ноги тоже длинные, знаете, бывает такой тип, с гибкими суставами, такие подвижные конечности, как будто на шарнирах. В непрерывном движении, во все стороны гнутся. Она постоянно все опрокидывала в гостях, и всегда это оказывалась или любимая чашка хозяйки, или какая-нибудь памятная вещь. И вот она вся из себя такая интересная девушка погналась вслед за любимым в Японию. Бросила все дела. Неприятности у нее начались сразу по приезде. Она так торопилась, что забыла всю свою косметику, но оказалось, что там в магазинах ничего нельзя было купить. У них совершенно другая косметика, никаких общих с нами фирм, а написано все только по-японски, черт ногу сломит. А у нее очень чувствительная кожа, она нуждалась во всяких кремах. И вот купит что-нибудь в магазине, придет домой, откроет крышечку — не то. Она рассказывала, что у нее через неделю вся ванная была установлена баночками, она столько денег на это перевела. — Ну не знаю, можно было продавщицу спросить, по-английски они все наверняка говорят. — Да она такая вся несуразная, ей легче купить, чем спросить. — И что там у нее с любовью? — Ничего так и не вышло, она вернулась в Англию несолоно хлебавши. Я когда туда приехала, застала ее как раз всю в соплях, она мне в жилетку все рыдала. Она изливала все душу, сказала, что ноги ее больше не будет в Японии. Но самой трагичной оказалась история, как она одной японке на голову наступила. То есть для нее это была полная трагедия, а я по мере того как она рассказывала, крепилась сохранить приличествующую мину, но под конец рассказа я уже каталась по полу в приступах смеха. Она на меня тогда смертельно обиделась. — Как же ей удалось на голову наступить? — Я же говорю, она такая длинная, на две головы выше меня, а ноги у нее растут от ушей. Вот она ехала в метро вниз по эскалатору, а японка стояла впереди нее. Японки же все такие маленькие, все ей в пупок дышали, а эта оказалась уж совсем крохотным экземпляром. Я представляю мою подружку всю в переживаниях, едущей вниз. Она и в спокойном состоянии вся в движениях. А тут, видимо в избытке чувств, помахивала своими конечностями как ветряная мельница, потом поставила ногу поудобнее, едет, а из-под ноги писк раздается. Бедная японка возмущалась, а эта и не сразу поняла, что это за звук из-под ноги. Она еще и близорукая. Наклонилась — а у нее нога прямо на голове у несчастной женщины. Она рассказывала, что ее чуть удар не хватил от ужаса. Она сняла свою ногу с головы — ой, не могу, — вот, сняла с головы и начала извиняться. А японки же все вежливые, та ей в ответ начала кланяться. А у них так принято — из вежливости, тем более если ты виноват, надо наклониться ниже, чем собеседник. И вот та кланяется, а эта старается еще ниже наклониться. Вам надо ее видеть, чтоб представить эту картину. И вот она с надрывом мне рассказывает, что минут десять они так кланялись, потому что каждая хотела, чтоб последний поклон остался за ней, у нее такая трагедия в момент рассказа, ну ужас какой, человеку на голову наступила, а я очень отчетливо представила это зрелище и не выдержала, как грохнулась на пол и давай кататься. После этого она год не хотела со мной разговаривать. Ой, мамочки! — Девчонки, прекратите! На нас смотрят. — Ой, сейчас. Зачем ты рассказала только! — А если б вы ее видели, было бы еще смешней! Ну, в общем, Япония ей не понравилась. — Я тоже была как-то в Японии. Там классно, конечно. Совершенно другой мир — техника на грани фантастики — всякие там унитазы с подогревом и прочее. Но больше всего меня поразило — мы поехали в провинцию — и вот едем мимо какой-то деревни, а там в пыли бегают деревенские ребятишки. Одеты так просто, лет пяти-шести, по у каждого в руках по мобильнику. Можете представить? — Это мне напомнило разговор с одним нашим типом. Он уже давно живет в Швейцарии и начал там издавать какой-то журнал. И вот как-то стал разъезжать по европам, чтоб заполучить себе подписчиков и спонсоров. В одном из городов и я удостоился чести быть созванным на какое-то его собеседование за круглым столом — видимо, ему сказали, что я много разъезжаю. И вот начал он расхваливать свой журнал. Основной аргумент у него был такой — я давно живу на Западе, останавливаюсь и питаюсь только в наилучших отелях и ресторанах и досконально в них разбираюсь. И готов теперь русским, у которых появились деньги, дать совет, где им стоит останавливаться и как себя там вести, а то теперь многие приличные отели отказывают русским в гостеприимстве, потому что туда повадились новые русские, без конца устраивающие разборки, и хозяева начали понимать, что их отель теряет лицо. А я, мол, хочу, чтобы как до революции, русские снова считались самыми желательными гостями. И начал понты разводить — спросите о любом городе, и я вам скажу, куда стоит пойти. Ему называли город, и он, не моргнув глазом, выпаливал — на такой-то улице — такой ресторан лучший рыбный и так далее. А я с невинным видом спросил: «не подскажете, что в Тибете стоит посмотреть?» Он буквально на минуту задумался, а потом авторитетно заявил: «Там абсолютно нечего смотреть. Не советую». — А вы, значит, как я понял по вашим словам, объездили все буддийские страны? — Ну, почти все из тех, которые меня в первую очередь интересовали. Был в монастырях Бирмы, Бутана, Непала, в общем, те направления буддизма, которые… — А на каком языке вы с ними разговаривали? — На каком языке? Да, до того как открыли границу, все было проще. Я объездил всю нашу Среднюю Азию с экспедициями, и даже в самых глухих аулах и кишлаках можно было объясниться по-русски. А в этих странах я пользовался английским там, где его понимали, я еще знаю немножко китайский и японский. У меня раз был такой случай — я тогда находился в Тайване, в местности по названию Тай-Нянь. Там ко мне на улице подошел старик китаец со словарем в руке. Он ткнул пальцем в английское слово и попросил, чтоб я прочитал, как это произносится. Когда я прочитал, он записал иероглифами транскрипцию и ткнул в другое слово. То есть он решил использовать меня как лингафонный курс и поставить себе произношение. А я, со своей стороны, сказал ему, какие храмы хотел бы осмотреть, и он водил меня и все показывал, пока мы не дошли до одного храма, где внутри над изображением была надпись иероглифами. А дело в том, что, если иероглифы пишутся горизонтально, то в Древнем Китае их читали справа налево, а в современном китайском — слева направо. А поскольку я учил древнекитайский, а в новом слабо разбираюсь, то я автоматически прочитал текст как положено. А он прочитал так, как его бабушка учила. Мы стали спорить, чья версия верна, подошли поближе и увидели под стеклом описание истории на современном китайском, оказалось, что прав был я. Тут мой дед испуганно посмотрел на меня и испарился. А я очень жалел, что не сдержался и выпендрился и таким образом потерял хорошего проводника. — А что, иероглифы можно читать в каком угодно порядке и получится все равно связный текст? — Да. Иероглифы не то, что наши буквы. Там все очень сложно. Как вам объяснить, — например, есть иероглиф «дерево». Если он стоит один, то это и означает дерево. Если рядом стоят два таких иероглифа, то это означает «роща», если три подряд таких иероглифа, то «лес». Вот если один иероглиф «телега», то это телега, если три, то это означает «грохот». Больше всего мне нравится, как они обошлись с иероглифом «женщина». Один такой означает женщину, два подряд означают ссору, а три иероглифа «женщина» подряд означают одновременно, в зависимости от контекста «пить», «курить» и «развратничать». — Вот все-таки насколько круче наши ребята. Вы говорите — Запад, Запад. Там люди несерьезные. Вот у нас человек если чем-то увлечен, то делает это основательно, не как у них — пробежаться по верхам и хорош. — Да, у них все очень поверхностно. Вот мой папа уехал уже давно в Америку и женился там на одной женщине, она наполовину гречанка, на другую — японка, но это к слову. У них есть уже мальчик, он в следующем году пойдет в школу. Я была у них в гостях этим летом, отец мне жаловался, что ему придется отдать ребенка в частную школу, на которую будет уходить половина его заработка. А все почему — в государственных школах у них там ничему не учат. Мой папа работает там в какой-то фирме, где все с высшим образованием, и вот отец как-то сидел на работе и говорит своему коллеге: «Слушай, представляешь, я забыл формулу воды, вот сижу пытаюсь вспомнить и никак, бывает же такое!» — а тот ему: «А что, разве у воды бывает формула?» — представляете? — Да, у них с этим делом туго. Я же весь прошлый год учился там в колледже, потом не выдержал и вернулся. Они меня спрашивали: «Откуда ты приехал, из России? А каким образом ты оттуда добрался?» Я говорю: «По мосту приехал», — думаю, сейчас посмеемся вместе. А они — ну ладно, по мосту, так по мосту. — Ну не знаю. Я тоже поначалу так думал, но те ребята, с которыми мне пришлось сталкиваться в Азии — европейцы, — убедили меня в обратном. У нас как считается? — если ты прочитал пару книг по интересующему тебя вопросу, то ты уже крут, можешь учить других и задирать нос, а если ты еще и съездил куда-нибудь и пообщался с парой лам, то тогда разбираешься в буддизме по меньшей мере не хуже Будды. И когда я с подобными амбициями начинал общаться с западными ребятами, уверенный, что уж проштудировал я книг побольше, чем они, не тут-то было. Они мне спокойно так: «А в каком ашраме вы проходили обучение? И сколько лет?» Они все проходили очень серьезное обучение, по многу лет в ашрамах и монастырях, и считали себя учениками. Западные люди намного скромнее нас, это уж точно. А что они, как вам показалось, такие неучи, может быть, конечно, а может, они шутили. Наш юмор им тоже не всегда понятен. — Вас послушать — удивительно, что мы еще хоть в чем-то их понимаем. А они нас. — А что удивляться, когда мы порой родных братьев не можем понять, как если бы они были из другой галактики. А тут как-никак совершенно другая культура, даже интересно. — У нас, конечно, нет никаких пересечений с ними? — Знаете, как ни смешно звучит, я нашел какие-то точки пересечения в Бирме. — С чем, с западным мышлением? — Нет, со славянской культурой. Точнее, с русской. Бирма раньше называлась Погань. Поганское царство. Я думаю, что, когда монголы в четырнадцатом веке разрушили Погань, не исключено, что русские принимали участие в этом. Во всяком случае, когда Марко Поло приехал в Погань спустя немного времени, то он свидетельствует, что видел там русских князей, которые дожидались ярлыка на княжение. Я думаю, частично отсюда пошла русская мифология. Представьте себе, приезжают русские в какую-то диковинную страну Погань, где живет явно некрасивое население, на русский взгляд, короче, поганый люд. Живет в домах на сваях, поскольку болотистая местность. То есть в избушках на курьих ножках. Многих мужиков у них зовут почему-то Баба или Йог. И вот уверяют знающие люди, что эти Бабы-Йоги чего-то там колдуют и доколдовались до того, что научились преодолевать законы гравитации, то есть умеют летать. А некоторые посмотреть — кожа да кости, но ходят слухи, что они живут уже чуть ли не двести лет. То есть Кощеи Бессмертные. Это все мои спекуляции, но не исключено, что, если покопаться, все это так и окажется. Мне просто лень. — Ой, как интересно все, что вы рассказываете! Я сама так люблю путешествовать, но, к сожалению, мне редко удается в силу материальных причин. Но Азия — это что-то! Мне самой довелось побывать там только один раз, в Таиланде, по бизнесу. — Интересно! А что за бизнес, если позволено будет спросить? — Да, пожалуйста! Я человек простой, у меня нету секретов! Это было года два тому назад. Мне сказали, что в Таиланде запрещены лекарства для похудания, что они расцениваются по степени нежелательности как наркотики. То есть в случае чего дают такой же срок. Ну и соответственно они очень дорого там стоят. Ну, я и накупила этих лекарств на все наличные деньги, целый холщовый мешок набрался, и полетела туда, не зная ни — кому, ни — чего, знала только, что есть там в Бангкоке один врач, который скупает эти лекарства, но как его зовут или где его найти, не знала. Просто купила на оставшиеся деньги билет до Бангкока и полетела. Тогда у меня еще был какой-то кураж, сейчас бы я просто так не решилась полететь. Ну, прилетаю, и только там в аэропорту, когда таможенный досмотр надо проходить, до меня медленно начинает доходить, какая я все-таки дура. Но я уже так устала в этом перелете, и жара вдобавок непереносимая, и сумки оттягивают руки, что мне уже было почти все равно, если поймают, лишь бы куда-нибудь приткнуться. Но я была вся вспотевшая, изможденная, выглядела как клуша с какими-то дешевыми холщовыми сумками, они меня так брезгливо пропустили, не унизились даже до того, чтоб заглянуть в мой багаж. Ну, я беру такси. Прошу отвезти меня в ближайшую недорогую гостиницу, думаю, сегодня отдохну, а завтра начну работу. То есть найду этого самого врача. — Вот это самое интересное. Как ты собиралась это сделать? — А очень просто. С утра я узнала, где находятся их больницы, и начала обход. Я заходила, прикидываясь чайником, и, так наивно моргая глазками, говорила, что очень хочу похудеть, не могут ли они мне какое-то лекарство посоветовать. Ну они, конечно, говорили: что вы, что вы, как можно портить такую фигуру, да и вообще у нас это запрещено. Ну я шла в следующую больницу. А больницы, надо вам сказать, выглядят у них следующим образом: заходишь в помещение, оттуда через арку попадаешь в такой круглый внутренний дворик, и там прямо под открытым небом на циновках лежат больные, и у каждого на большой палец ноги прикреплена бирочка с именем или с названием болезни — уж не знаю. — Ну и в результате удалось тебе сбыть лекарства? — Да, я уже отчаялась, хотела ехать домой, но еще раз проходить через таможню с этими лекарствами кишка была тонка, а выбросить — жаба душила. Наконец в одном заведении мне шепнули, что в таком-то месте находится такой-то врач, который мне может помочь. Ну я и пошла к нему. Я осталась, конечно, немножко разочарованной, потому что он купил у меня дешевле, чем я рассчитывала, но эти азиаты ведь ужасно хитрые, он сразу вычислил, что имеет дело с дурочкой и деваться мне некуда, так что пришлось уступить. Ну, заработала я пять штук зеленых чистыми, исключая дорожные расходы, но второй раз уж не решилась ехать, хотя он сказал, что будет ждать следующую партию. Я подумала — а оно мне надо? — здоровье важнее. — Ой, правда, девчонки, эта Азия — такой кошмар, я была один всего раз в Шри-Ланке и зареклась больше туда ездить. Это удовольствие не для меня. Представляешь, ладно, ты — поехала по делам, одна, а я с мужем поехала отдыхать, казалось бы, и такого натерпелась, что сказала — ноги моей больше там не будет. Прикиньте — приезжаем туда, думаем, объездим страну, не будем сидеть на одном месте, станем останавливаться в дешевых гостиницах, денег должно хватить. Я хотела осмотреть храмы, но какое там! Куда бы ты ни пошел, хоть в самые глухие джунгли, местные жители облепляют тебя и требуют денег, причем хватают тебя за всякие места, и как на них ни гаркни — не отстают. Им кажется, что туристы — это люди, которых надо обобрать, что они только для этого созданы. И как бы ты ни был одет, хоть в дырявой футболке — им наплевать, главное — давай деньги. И дети, и взрослые — все. А сами такие ленивые, представляете, живут на берегу океана, но практически никто не умеет плавать. Когда мой муж делал заплывы, они смотрели на него как на героя. О том, чтобы там рыбку какую поймать, вместо того чтобы попрошайничать, и речи нет. Но самый прикол был, когда мы с мужем ехали на велосипедах по самым глухим джунглям и вдруг видим, стоит хижина, на которой по-русски написано «Бильярд. Пельмени». Мы малость припухли, заглядываем, а там парень молодой, наш, хохол, так нам обрадовался! Говорит, что уже два года сидит в этих джунглях и наконец видит своих. Он как бы надзиратель этого отеля. Сам владелец уже старый, сидит себе во Львове, а этого парня послал работать. — А сколько он зарабатывал? — Немного, долларов триста в месяц. Но с другой стороны, во Львове простому человеку сейчас трудно найти работу за такие деньги, а он сидит на всем готовом, да и на одежду не надо тратиться, круглый год в одних шортах ходит. Поели мы наконец пельменей — вам смешно, а я так намучилась, эти лентяи даже простой салат не могут приготовить. Утром на завтрак давали какую-то помесь из помидоров, ананасов, которую солили, перчили и посыпали сахаром. Я уже даже заходила к ним на кухню, пробовала научить, показывала — вот, нарежьте так помидоры, добавьте луку, масла растительного, вот столько поперчите и посолите. Ананасов и сахару не надо, а платить будем столько же. Им же проще приготовить! — так нет, им трудно мозги напрячь, чтоб запомнить, легче как привыкли. На следующее утро приносили ту же гадость. Так что поели мы пельменей, этот парень уговорил переночевать в его гостинице, сказал, что не сезон сейчас и он за полцены отдаст нам лучший номер. Размером лучший номер был с треть этой комнаты, но по сравнению с хибарами, в которых живут местные жители, выглядел как дворец. Мы даже нормально помылись и думаем — вот наконец-то по-настоящему выспимся за долгое время. Ха-ха. А ночью я просыпаюсь оттого, что по мне что-то ползает. Я вскакиваю, включаю свет — вот вы говорили о тараканах, такой огромный черный таракан, я таких и не видела, размером с добрую дворнягу. Я как заору. Мой муж в ужасе вскочил, я говорю — сделай с ним что-нибудь, а то я не засну. Смотрим — батюшки, да там просто орды этих тараканов. Я забралась с ногами на стул, верещу, а муж давай стрелять их из рогатки. Всю ночь стрелял, вошел в раж, утром у нас было полное ведро этих тараканов, лежали, как грибы. — А откуда у мужа рогатка? Он с собой ее носит? — Нет, он подобрал ее там, в Шри-Ланке, она валялась на дороге, они ее для каких-то целей используют, вот и нам пригодилась. Ну знаешь, мальчишки, не могут равнодушно мимо рогатки пройти, я ему еще говорила — ну что ты всякую гадость подбираешь вечно. — А что он использовал в качестве пуль? — А камешки. — Откуда? — Да они там везде валяются. — Что, прямо в комнате в гостинице? — А что, я вам говорю, какие там комнаты. Хотя нет, вспомнила. Эти камешки я собрала на пляже. Вот такие дела. — Значит, вам там не понравилось? — Ну я тебе говорю! Я-то ладно, ты знаешь, что я человек непривередливый, и меня все эти храмы и история интересуют. В конце концов, Будда там родился, и мне хотелось там побывать, но… — Слушайте, Будда ведь — Телец? — Да, он родился в первое воскресенье мая. — Странно, ведь и Ленин с Гитлером — Тельцы. И Саддам Хусейн. И Фидель Кастро. — При чем тут это? Сравнил Божий дар с яичницей. Так вот, мне бы даже эти попрошайки так не досаждали, но муж мой скис там уже на третий день. Ему хотелось просто цивильно отдохнуть, это я заманила его в Шри-Ланку, увидела, что горящие билеты продавались. И мой бедный муж уже с первого дня понял, что ожидаемого отдыха у него не получится. Он еще на второй день вывихнул ногу. Неделю потом хромал. И потом, он на дух не переносит это стяжательство. Они не только на улице вымогают деньги, но и норовят обмануть при торговле где только можно. Как будто для них дело чести обмануть иностранца. Был только один случай, когда меня не обманули, но я потом нашла ему объяснение. Мы пошли на рынок, то есть я пошла, а муж остался за оградой ждать, потому что на рынке такая вонь стоит — там лежит у них на лотках мясо, рыба, все это в сорокаградусную жару, облепленное мухами, он чуть сознание не терял от этого. А мне нужно было одну головку чеснока купить для салата. Подхожу к торговцу чесноком, спрашиваю, сколько стоит. Он говорит пять рупий. Я заплатила, взяла чеснок, уже хотела идти, но тут на него накинулись соседние торговцы и давай что-то кричать, размахивать руками и накидали мне в бумажный кулек с килограмм этого чеснока. Видите ли — им не понравилось, что он меня хотел обмануть! Хотя обычно в такой ситуации они только радуются. Потом мне объяснила одна девушка — до рынка я ходила смотреть один храм. Там один монах ко мне проникся, все показывал. Рассказывал, потом, правда, хотел навязать мне брошюру за десять рупий, я не взяла, но он мне перед уходом помазал волосы каким-то маслом, и, может, они запах этого масла почувствовали и не решились обмануть. Это же для них святое. — Это масло не пахнет. — Ну, не знаю, значит, по каким-то другим, им одним ведомым признакам определили. Да и я сразу после храма была вся такая открытая, сияющая — грех такую обмануть. — А сколько это по-нашему — пять рупий? — Да ерунда, минус семьдесят копеек. Вообще ничего, да мне и достаточно было одного чеснока, если б на них приступ честности не напал. Но если хочешь посчитать, один доллар — это примерно шестьдесят рупий. — Жалко, что ты там ничего не увидела. Ведь на самом деле там существует масса интересных вещей, только иногда бывает так, что какая-то страна не хочет тебе открыться. — Может быть, я это понимаю. — Вот со мной так было на Алтае. Я был там довольно долгое время с экспедицией и увидел одно только пьянство и нищету, мне все это показалось неинтересным, мягко говоря. Тем более что предыдущая моя поездка была по мусульманским местам в Таджикистане, и там, наоборот, мне все показывали, вообще люди были очень открыты, мне удалось их разговорить. Теперь я склонен думать, что не алтайцы были плохими, а это я не сумел вызвать у них доверия. Но я утешаю себя тем, что тогда просто не пришло время. — Когда ты там был? — Не помню уже точно — в восемьдесят восьмом или восемьдесят девятом. — А, ну тогда это не твоя вина. Они тогда ничего не говорили. Я сам постоянно езжу в Туву и на Алтай. Тувинцы заговорили недавно — со мной конкретно, они долго присматривались и, когда поняли, что я к ним отношусь как к людям, а не как к чукчам, тогда стали мне многое рассказывать. Они все очень гостеприимные, доброжелательные люди. Просто они привыкли, что русские, в основном геологи, которые туда приезжали, смотрели на них как на чукчей, вот они и замыкались. А в последнее время они стали даже немного задираться, когда к ним из Америки, да и со всего мира начали наезжать исследователи горлового пения. Я имею в виду серьезных людей, а не тех, которые ищут там розовый луч или… — Ну понятно, всякие рерихнувшиеся. — Приезжают в основном серьезные исследователи, записывают, уже столько дисков выпустили. — Так они небось сейчас стали туристической страной, делают бизнес? — Нет. Они, может, и рады бы, да менталитет у них не тот, знаешь — или у них машина в нужный момент не заведется, или шофер будет пьяный. Они неспособны к бизнесу. — Так тебе удалось узнать что-то о религии на Алтае? Я от них я ничего не добился тогда, но и в книгах ничего не нашел. Я думаю, они уже и сами забыли все. — Это не так. Раньше они не хотели говорить, потому что, как я уже сказал, русские их за чукчей держали, потом это все-таки сакральное знание, о котором не будешь болтать направо-налево, отчасти сказывается и обида, которую они затаили на русских. — Их религия — бур-хан — это похоже на буддизм? — Да, корни буддийские, а горловое пение — это скорее традиция шаманизма. Это у них разделяется. При горловом пении они, как и шаманы, подражают крикам животных и прочее, а слово «бурхан» буквально означает у них святой. Бурхан они не изображают, потому что считают, что у него нет облика, это абстрактная сила, вот как для нас Святая Троица в одном лице, так для них бурхан. Они изображают его в виде белого квадрата. Но это такая высокая сила, ничем не замутненная и не омраченная, что к ней непосредственно нельзя обращаться. Она слишком над нами. Для участия в земных делах она использует посредников, которые также не имеют изображения. Их рисуют как желтый квадрат. И вот к желтому квадрату и обращаются их священники, которых они называют чарлых. — А бурхан возник в начале этого тысячелетия, насколько я знаю? — Я думаю, раньше, но, поскольку это было сакральное учение, первые сведения о нем начали распространяться в это время. Где-то в пятом или шестом году нашего века, как раз тогда, как у нас произошла первая революция, у них появился человек, который сказал, что по всем приметам ожидается пришествие бурхана. И они собрались в количестве почти десяти тысяч человек и на вершине горы в застывшей позе молились в ожидании бурхана. А тогда к ним были направлены русские священники, которые должны были их обратить в христианство. Алтайцы формально соглашались с ними, и священники решили, что дело в шляпе. Но тут они убедились, что никакого христианства нет и в помине, что это просто какие-то язычники. И они сообщили в Россию, что происходит такое безобразие. А в России испугались, что готовится бунт — время было такое, — прислали войска в срочном порядке, и все эти десять тысяч человек истребили. — Они что, до сих пор помнят это? — Конечно. Их всего-то сейчас тридцать тысяч человек населения. — Послушайте, вы рассказываете о каком-то затерянном народе, а ощущение такое, что об авангардном искусстве, все чудятся какие-то Малевичи, беккеты. — Ну вот видите, хоть вы и говорите, что все народы разные, и я с этим согласен и готов продолжить ваш список функций, которые разные народы взяли на себя — одни отвечают за то, чтобы досыта наедаться, причем не абы чем, а довести простое поглощение еды до изысканного искусства, другие отвечают за то, чтобы до конца познать, что такое не доедать досыта и даже помирать с голоду, все функции разделены, все должно добросовестно быть познано до конца человечеством; одним дано холить себя и лелеять, погружаясь честно во все оттенки меланхолии, другим поручено познать радость добросовестного труда, одни несут ответственность за постижение всех способов обмана и предательства других и себя в том числе, кто-то трудится над усовершенствованием материальных форм этого мира, а кто-то непрестанно тренируется в адекватном восприятии информации, идущей из тонкого мира, никто не лучше и не хуже, каждая задача одинаково ответственна, развивать способность к добру и милосердию в этом мире так же важно, как и учиться порабощать другие народы, сеять так же важно, как и ухаживать за всходами, как и собирать урожай. Точно так же, как отдельные люди отвечают за усовершенствование деталей, переставших быть функцией одного народа, так, спортсмены трудятся над усовершенствованием тела человека в одной области, красавицы — в другой. Ведь быть красавицей — это тяжкий труд, и последним условием в нем являются объективные внешние данные. Также все великие посвященные, все Махатмы — это одно, и все духовные подвижники всех религий внешне и внутренне достигают одинаковых результатов, все они побеждают законы гравитации, умеют предвидеть будущее, исцелять прикосновением, способствовать нисхождению благодати на других одним своим присутствием. Точно так же все тираны всех времен и народов одинаково страдают от злобы, зависти, точно так же задыхаются от неспособности никому доверять. То есть не точно так же, а со временем все способности утончаются, делаются изощренней, я думаю, что современные тираны нахлебались ада внутри себя больше, чем их коллеги из древнего мира. Поэтому мне смешны ваши рассуждения о народах и религиях — как если бы вы сравнивали ноты и аккорды в гениальной музыкальной композиции, прикидывая, что годится, а что можно выбросить. — Бывают времена, когда все народы испытывают голод или расцвет. Как можно говорить о предопределенности или миссии? Я объездила всю Европу и много общалась в каждой стране с аборигенами, я точно знаю, что в тридцатые годы вся Европа задыхалась от удушья, кошмар был не только у нас, но, по крайней мере, на всем европейском континенте. — Одно другому не противоречит. Это как одна соната, исполненная в разных тональностях. Импровизация на тему. Аккорды при этом те же. Если бы ты была повнимательнее к рассказам этих людей, то без особых усилий усекла бы, что на одно и то же удушье — а оно тогда безусловно клубилось над Европой — каждый народ реагировал особо. В конце концов, если свыше тебе санкционировано развивать чувство прекрасного в мире, то можешь не сомневаться, что тебе будут предоставлены все условия для всестороннего исполнения своей работы — ты будешь развивать это чувство и во времена изобилия, тренируя свой вкус и извлекая прекрасное из затопляющего потока беспрерывно видоизменяющихся искусств, тебе же будет обязательно дана возможность извлекать прекрасное, когда ты по уши сидишь в разлагающемся болоте, и ничего, кроме смрадных испарений и укусов пиявок, ощутить не можешь. Точно так же, если тебе поручено голодать, извлечь из ощущения голода все, что возможно и больше того — в результате всегда спрашивается больше, чем казалось, когда ты должен сделать из голода неповторимую симфонию, то можешь не сомневаться, тебе будет дано умирать с голоду и в пустыне, и в цветущих садах изобилия, где, только протяни руку, плоды сами сыплются под ноги, но ты почему-то не можешь этого сделать и снова и снова умираешь от голода, выжав из этого ощущения всю сладость и все муки. И точно так же, как каждый народ исполняет свою тему в заданной всем тональности, так же в каждом народе все эти темы присутствуют в лице его отдельных представителей. — Я вот слушаю тебя и думаю — какая связь между итальянской нацией и кино? Ведь кроме того, что на них приходится самое большое количество гениальных режиссеров на душу населения, даже если их брать отдельно в противовес всему остальному миру, но даже в Голливуде лучшая половина талантливых актеров — итальянцы. Интересно, что за миссию в кино они несут. — Ш-шш, дай послушать! — Но я на полном серьезе! — Так вот, на чем я остановился — в каждом народе есть свои герои, спускающиеся в ады и бесстрашно их исследующие, есть покорители высот, обеспечители помоек, эпикурейцы и сибаритствующие, производители тех или иных ценностей и беспардонные растратчики, мученики вопреки всему и безнадежные оптимисты, которых ничем не прошибешь, только все эти общие темы варятся в тональности конкретной народной темы и сервируются в тональность исторического момента. И вообще мы все повязаны, если вы до сих пор этого не поняли. — Да, и повязаны очень хитроумно. Вот эти так называемые исторические моменты, о которых вы говорили, задаются движением планет, и стоящие астрологи всегда умели их предвосхитить. И в то же время расположение планет в момент нашего рождения задает кармический рисунок нашей предстоящей жизни. То есть планеты как бы находятся внутри нас, определяя возможности нашего внутреннего движения, и в то же время как бы снаружи очерчивают границы этого движения. — Я давно хотела спросить — я слышала, что какая-то планета в астрологии олицетворяет Лилит. Это правда? Поскольку Лилит — мой любимый персонаж, но ее не включили в Библию даже, я радуюсь, когда она не оказывается забыта. — Это еще кто такая? — Ну вот, пожалуйста! Теперь мало кто о ней знает. А она была первой женой Адама. Бог создал их как пару, но потом Ему не понравилось, что Адам начал перед ней преклоняться не меньше, чем перед Ним Самим. Иегова разгневался и разорвал ее на части, но ее душа не погибла, и она продолжает жить. Это все описано в Каббале. — Но кстати, в Библии вышла из-за этого нестыковка. Вначале там говорится, что Бог создал всех по паре, и отдельно не оговаривается, что человек был исключением. А потом только говорится, что Он решил создать Адаму жену из его ребра. Хотя другие все пары были созданы по отдельности. А в астрологии Лилит называют мифическую планету, которая еще именуется Черной Луной. Это гипотетическая точка, находящаяся в прямой оппозиции к Луне. Но немногие астрологи любят работать с ней, потому что им не очень понятен принцип, несомый ею. — А как с принципами других планет? — Вот вам, к примеру, такая информация: Плутон, Нептун и Уран — планеты, отвечающие за бессознательное. Плутон был открыт точно через восемьдесят четыре года после Нептуна, что составляет цикл Урана — красиво, да? Это было в 1846 году, когда в Европе начались великие революционные движения. А обнаружен был Плутон в 1930 году, и весь мир стал перед необходимостью переваривания идеи бессознательного, начался массовый бум по этому поводу. Плутон является носителем конкретной формы организации, поэтому многие эзотерики в то время, в частности Алиса Бейли, стали утверждать, что под влиянием Плутона будет получено конкретное научное доказательство человеческого бессмертия — повод, по которому мы здесь собрались. — А мне казалось, что это причина. — Простите, может, я неудачно формулирую свои мысли, но я хотел сказать то, что сказал. У меня нет такого пафоса в переживаниях, как у вас, я за последний год одного за другим потерял очень близких людей, но и тогда так не страдал, как вы сейчас. Понимаете, эти наши страдания — от нашего эгоизма, что мы их больше не увидим в этой жизни. Но с ними все в порядке. Как в старину говорили — радуйтесь, ваш покойник теперь у Бога, Бог дал — Бог взял. — Да, это про младенцев так говорили. А если она мучается сейчас в аду? — Не думаю. Она была достаточно светлым человеком, во всяком случае, не часто практиковала отрицательные медитации. — А это что такое? Простите. Я не очень ориентируюсь в вашей метафизической терминологии. —