После войны - [7]

— Две недели в нервном санатории, и синдо будет здоров, — пробормотал сквозь зубы Алексей.

— Плюс два года за решеткой, — уточнил Доронин.

Однако шутки шутками, а нужно было что-то предпринимать. Приказав Алексею стать с автоматом на изготовку у двери в кубрик, Доронин притащил из камбуза корзину угля и, вежливо предупредив японцев, чтобы не шумели зря, передал им уголь и коробок спичек. Когда в железной печке затрещал огонь, Доронин потребовал коробок обратно: со спичками баловать не положено.

Вскоре разгорелась и печка в камбузе, был разогрет бульон из кубиков и чай.

Бульонные кубики, галеты, шоколад говорили пограничникам не меньше, чем новенькое заграничное белье экипажа: обычно ловцы и матросы японских шхун питаются вонючей соленой треской и прогорклой морской капустой.

— Усиленный рацион шпионского образца! — буркнул Доронин.

Сами они с Алексеем по очереди поужинали в камбузе.

В том же камбузе они будут и отогреваться по очереди. Через каждые два часа. Так решил мичман. Правда, можно располагаться на отдых в кормовой кают-компании — два мягких кожаных кресла, все удобства, — но, во-первых, следует экономить уголек, а во-вторых — и это главное, — от камбуза ближе к кубрику с арестованными, Мало ли что может случиться.

Сняв гакобортный и бортовые фонари, Доронин дополна заправил их маслом, зажег и поставил на палубе, прикрыв с боков бухтами манильского троса и парусами. Из шкиперской кладовой были извлечены запасные парусиновые плащи.

— Теперь нам сам «Егор — сними шапку» не страшен, — сказал боцман, первым заступая на ночную вахту.

— Какой Егор? — не понял Кирьянов.

— Так мой батя норд-ост кличет.

Ночь прошла спокойно, если не считать того, что волны окатывали и окатывали шхуну и она обледенела, потеряв всю свою недавнюю красоту. Раз десять принимался идти снег, и пограничники не успевали очищать от него фонари.

Зато с рассветом неприятности посыпались, как горох из худого мешка. Бухточку начало забивать обломками льда. Они с грохотом громоздились друг на друга, подпирали шхуну, и та заметно накренилась на левый борт. Крепкий корпус потрескивал, в кормовом трюме обнаружилась течь. Если бы двигатель работал, можно было бы пустить в ход мотопомпу, но «если бы», как известно, в помощники не годится.

Кое-как законопатив трещину паклей и откачав воду ручной помпой, Доронин поспешил к носовому кубрику на стук и вопли арестованных.

— Роске! Роске! — звал явно перепуганный шкипер. — Летаем воздух! Бомба! Бах-бах! Будет взрыв!

— Тихо! — прикрикнул Доронин. — Говорите реже и точнее.

«О какой бомбе вопит синдо? Во время обыска на «Хризантеме» не было найдено ни одной бомбы…»

И тут Доронина осенила догадка. Это действительно вроде бомбы! В трюмном отсеке, под фонарной и малярной кладовкой, хранятся банки с карбидом. Обычно рыбаки заправляют карбидом плавучие фонари на ставных неводах «Ако-Мари». По ночам фонари обозначают невода, оберегая их таким образом от судов. Соединись карбид с водой — взрыв!

Что делать? Выбросить банки с карбидом за борт нельзя, они разобьются о торосы — опять-таки взрыв или пожар…

Вспотев от страха и тяжести, Доронин перетащил все банки в штурманскую рубку (Алексей в это время стоял на часах). Теперь, даже если шхуна полузатонет и ляжет на грунт, вода не дойдет до карбида. Доронин измерил глубину по бортам шхуны и несколько успокоился: вода не покроет и палубы.

Ликвидировав «очаг возможной опасности» — так он назвал склад карбида, — боцман перелез через фальшборт на торосы и сфотографировал «Хризантему».

— Для отчета, — объяснил он Алексею.

С запада бухточку обступили отвесные скалы, со стороны же океана низкая каменистая гряда не могла препятствовать шторму творить все, что ему вздумается. Фок-рей, утяжеленный льдом и снегом, не выдержал порыва девятибалльного ветра: переломился и с треском и звоном полетел вниз. Раскачиваясь на смерзшихся вантах, он со всего размаха ударил Доронина в грудь, и тот свалился, как подрубленный.

— Не волнуйся, Алеха! Ключицу перебило, — прошептал боцман подбежавшему Алексею…

Так Алексей фактически остался один против тринадцати здоровенных озлобленных парней. Правда, парни были заперты в кубрике, но ведь им нужно носить и уголь и пищу…

Через иллюминатор в тамбуре кубрика японцы видели, как был ранен боцман. Видели они и то, как Алексей унес его в камбуз.

Скоро ли кончится этот окаянный шторм? Скоро ли подойдет к острову «Вихрь»? Да и сможет ли он вытащить «Хризантему» из этой ледяной ловушки?..

Вернувшись на пост к кубрику, Алексей услышал, что кто-то зовет его по имени. Что за чертовщина? Уж не спит ли он, стоя на ногах?

— Алексея! Эй, Алексея, ходи сюда близико…

Вот в чем дело! Его зовет шкипер. Должно быть, он слышал, как они с Дорониным разговаривали.

— Что надо?

— Иди близико. Важное разговор. Обязательно.

Алексей подошел к двери кубрика, держа палец на спусковом крючке автомата.

— Важное разговор, — учтиво продолжал шкипер. — Твоя холодно. Иесть саке, водка. Мало-мало пей — холод нет.

— Черта с два! — усмехнулся Алексей.

— Плохо! Твоя хочет деньги?

— Что? — возмутился Алексей. — Молчать!

— Зачем молчать? — Шкипер заговорил торопливее. Положение их скверное: ледовый шторм будет продолжаться еще дней пять, если не все десять. Продуктов хватит на два дня, угля — от силы на сутки. Они все умрут от голода или замерзнут. Замерзнет и раненый боцман Семен. Выход только один: Алексей должен выпустить из кубрика его, шкипера, и радиста. Они починят рацию и вызовут какое-нибудь судно. Если не придет судно, то они спустят две шлюпки и поплывут, куда им надо. В шлюпках есть баллоны с воздухом, и шторм им не страшен. Шкипер заплатит Алексею двадцать тысяч рублей. Деньги есть деньги.