Мне довелось услышать эту легенду в Карпатах сразу после войны от седоусого чабана.
Он сидел у костра напротив, в сдвинутой на затылок шляпе, зябко ежась под теплой овчиной, закрывавшей плечи и спину. На нем была сорочка, расшитая бисером, и серая домотканая куртка с зелеными отворотами. Он рассказывал.
Каждый год, как подуют ветры, на могучей Говерле, еще до первого пограничника, появляется человек. Он стоит на вершине горы и зорко глядит вокруг. Убедившись, что все спокойно, легинь надевает зеленую шапку и уходит, тяжело ступая по мерзлой земле.
— Легинь — по-нашему добрый молодец, — пояснил чабан. — Он погиб здесь в горах в ту весну, когда кончилась война. Никто из нас не знал его имени.
Неторопливо и обстоятельно чабан рассказывал, как банды националистов не давали поселянам житья и как, защищая народ, солдат-пограничник вступил в последний неравный бой…
— Только не умер тот легинь, — убежденно закончил чабан. — Нет, не умер. То правда. У нас в народе говорят: человек, про которого помнят люди, не умирает никогда…
Пастух опустил подбородок на сплетенные пальцы, лежавшие на суковатой отполированной палке, и умолк, не отрывая глаз от огня.
Через несколько лет я снова побывал на тех заставах, теперь уже как специальный корреспондент журнала «Пограничник». Меня интересовал подвиг Шнырикова.
— Знаю, — оказал начальник политотдела. — Вы еще не были в клубе отряда?
В клубе на стенде крупными буквами было выведено: «ПОДВИГ ЕФРЕЙТОРА НИКОЛАЯ ШНЫРИКОВА».
Читаю.
— А почему пропущено отчество?
— Ожидал, что вы спросите, — ответил начальник политотдела. — Пока оно неизвестно…
…Чем им обязан — знаю я,
И пусть не только стих,
Достойна будет жизнь моя
Солдатской смерти их…
Степан Щипачев
Николай Шныриков переполз, волоча за собой пулемет, к расщепленному молнией дереву. Только что пограничникам удалось отбить еще одну отчаянную попытку украинских националистов вырваться из кольца.
Ефрейтор Шныриков знал, что окруженных ими оуновцев[1] возглавляет Бир. Частый гость Черного леса, он был известен жестокими расправами над мирными жителями. И на этот раз главарь оставил записку: «Тут був Бир!»
Окружить Бира помогли крестьяне — бойцы истребительных отрядов. Оуновцы ненавидели их.
Едва пограничники перезарядили пулемет, как снова ударили минометы Бира.
«Опять в лес нацелились, — подумал Шныриков. — Все же удалось просочиться».
Николай бил короткими прицельными очередями, опасаясь задеть товарищей.
Два оуновца обошли пулеметчика, наскочили сзади. Один, приземистый, с толстой шеей, выстрелил в пограничника из пистолета, но промахнулся. Шныриков довернул пулемет и полоснул его точной очередью, а через миг уже покатился по склону, схватившись в рукопашной схватке со вторым, длинноруким верзилой. Николаю удалось обезоружить противника, но тот, изловчившись, вцепился в его горло. Шныриков задыхался. Но вдруг тиски, сдавившие горло, разжались: начальник заставы старший лейтенант Варакин сильным ударом приклада оглушил врага.
— Вяжи его, — крикнул Варакин Шнырикову и, не задерживаясь, повел пограничников во фланг прорвавшейся группе. Рукопашная схватка была скоротечной. Оуновцы пытались спастись бегством. В тот же день после упорного, кровопролитного боя сдалась и остальная часть банды. Среди пленных оказался сотник Хрин из куреня Рена, разгромленного пограничниками в начале осени. Но Бира не нашли, хотя обыскали все. Бир исчез.
— Может, свалился вниз? — Шныриков показал сержанту Ильину на зиявшую невдалеке пропасть.
* * *
— Боюсь, что ушел, — выслушав доклад старшего лейтенанта, озабоченно произнес начальник отряда, немолодой, молчаливый полковник. — Бир хитер и коварен, вы же знаете, Варакин. Мне думается, — продолжал Туляков, набивая трубку, — мы порою недооцениваем врага и многое теряем…
Варакин молчал. Возразить полковнику было нечего, хотя ему очень хотелось верить, что Бир убит.
Туляков подошел к окну, и луч солнца осветил его загорелое морщинистое лицо.
В дверь постучали. Черноволосый крепыш с густыми бровями, сросшимися на переносице, шагнул через порог.
— Сержант Ильин, — представился он начальнику отряда и доложил, что Бира не нашли.
— Пленные уверяют, что Бир мертв, — сказал старший лейтенант Варакин, — иначе, говорят, он не бросил бы их.
— Не кормите себя пряниками, Варакин. Бандеровцы либо врут, либо плохо знают своего вожака. Не могу поверить, что этот лис с волчьей хваткой лежит мертвый в пропасти. Боюсь, что мы с вами опростоволосились. Впрочем, подождем, что скажет последняя группа. Если и она вернется ни с чем, никто не признает операцию выполненной.
