После войны - [31]

В 1924 году сюда заходила канонерская лодка «Красный Октябрь» перед своим знаменитым походом на остров Врангеля.

Из Бухты Провидения возвращались домой челюскинцы. Здесь, в этих краях, с глазами, красными от бессонных ночей, носился по побережью член Чрезвычайной тройки по спасению челюскинцев пограничник Андрей Небольсин. Его горячие, взволнованные слова поднимали на ноги чукчей и эскимосов. Вместе с пограничниками они расчищали площадки для посадки самолетов, везли на нартах горючее, мчали по тундре вырвавшихся из ледового плена героев знаменитого дрейфа. Многое они сделали для того, чтобы челюскинская эпопея была успешно завершена.

Вот строки из памятной радиограммы:

«Ванкарем, 13 апреля, 4 часа 40 минут. Сегодня, 13 апреля, самолетами Молокова, Каманина и Водопьянова доставлены в Ванкарем последние шесть челюскинцев во главе с Бобровым и капитаном Ворониным радисты Кренкель и Иванов, моторист Погосов, боцман Загоринский.

Доставкой последних шести человек спасение челюскинцев считаем выполненным.

Форсируем переброску людей в Уэлен и Бухту Провидения для посадки на пароход.

Председатель Чрезвычайной тройки Г. Петров.

Член тройки Небольсин».

Андрей Небольсин был награжден орденом Красного Знамени.

После Великой Отечественной войны сюда, на Чукотку, прибыли пограничники, принимавшие участие в штурме Кенигсберга.

Пароход «Жан Жорес» не отдавал швартовых — не было пирса. Пограничники деловито высадились на берег. Хмурым сентябрьским днем первый лом вонзился в вечную мерзлоту.

Вначале пограничные заставы размещались в ярангах. Теперь пограничники живут в добротных домах. Паровое отопление. Горячая вода. Электричество. Радио.

Много сил и труда вложили в строительство майор Валентин Никанорович Устинов и его мужественные солдаты… Здесь нет ошибки — только стойкие люди могут строить на Чукотке круглый год.

Ярко горят огни Бухты Провидения.

И пусть скептик, прочтя эти строки, хмыкнет: «Нарисовал… А влажность — почти восемьдесят процентов. И ультрафиолетовое голодание. И вечная мерзлота. Волком взвоешь!»

Пусть себе хмыкает. И пусть взвывает.

Нет, они не лицемеры, они сами не скрывают суровой правды.

Да, говорят они, мы ждем солнце, как ждут самый дорогой праздник. А пока оно скрыто сплошной сеткой дождя, наших детей облучают искусственным солнцем — кварцевыми лампами…

Да, мы на себе испытали многодневную пургу. Когда сугробы взбираются выше крыш наших домов. Когда застава отрезана от офицерского домика, и пограничники, задыхаясь от обжигающего ветра, держась за натянутый канат, несут озябшим и проголодавшимся семьям дрова и продукты…

Да, бывало и так, что наряд, сбившись с пути в метельной ночи, ложился в снег, не дойдя всего сотни метров до обогревательного пункта. И верная овчарка тянула молодого солдата за волосы, не давая ему уснуть, а значит, замерзнуть…

Да, и это тоже быль: жена офицера, жившая безвыездно несколько лет на одной из самых дальних застав, попав в шумный город, расплакалась от радости: «Смотрите, сколько людей…»

Нет, они не скрывают трудностей, настоящие люди. Но говорят о них не для того, чтобы в отчаянии излить свою душу, а чтобы еще упорнее бороться с ними и побеждать.

Пусть себе хмыкает скептик — Чукотка не будет слушать его. Она без жалости расстается с теми, кто слаб душой.

Чукотка ценит тех, кто дорожит суровыми буднями.

Кто, как Иван Карякин, Борис Комков, Иван Сейгутегин, твердо и искренне убежден, что Бухта Провидения родилась под счастливой звездой.

Сергей Мартьянов ГЕНАЦВАЛЕ

Эта маленькая история случилась с жителями аджарского селения Мариндини, затерянного среди гор и лесов, неподалеку от границы с Турцией. Чтобы попасть туда, нужно проделать трудный и опасный путь сначала на машине, потом верхом по горным тропам, скользким от дождей и туманов. Но еще трудней добраться до пограничной заставы, которая стоит выше селения, на самой вершине снежного перевала. Когда строили ее, каждое бревнышко и каждый кирпич приходилось поднимать на руках, потому что вьючные лошади не могли пройти с громоздкой поклажей по крутым и узким тропам. И целое лето жители селения помогали бойцам. Они рубили деревья, тесали бревна, месили саман, и все это перетаскивали наверх. Они подняли заставу на своих плечах, и это давало им право считать ее родным домом.

— Пойду схожу на нашу заставу, — говорил мариндинец, решив посоветоваться по какому-нибудь делу с ее начальником.

— Ну, как там, на нашей заставе? — спрашивали ходока, когда он возвращался в селение.

Аджарцы были как бы в ответе за стены, возведенные их руками, и за благополучие обитателей этих стен.

Пограничники платили им тем же. Не раз во время снежных буранов они спасали овечьи отары в горах, приносили в селение журналы и книги. С их помощью почти в каждом доме заговорил голос Москвы и Тбилиси, и мариндинцы перестали чувствовать себя отрезанными от всего мира.

Не проходило дня, чтобы кто-нибудь из пограничников по делам службы не заглядывал в маленькое селение, и аджарцы привыкли их видеть у себя, как привыкли видеть восход и заход солнца. С ними можно было переброситься словом, узнать, какие новости там, наверху. Горцы называли солдат генацвале, что значит друг, товарищ, а надо сказать, что не каждого человека горец назовет так. И если бы вдруг пограничники перестали ходить через селение, то мариндинцы бы посчитали, что там, наверху, случилась беда.