После Шоколадной войны - [28]

Рука все еще продолжала болеть после того, как ее заломили где-то у него за спиной, и ему показалось, что она болела у него всегда, но эта боль никак не могла сравниться с душевной болью, давно таящейся в нем, чтобы внезапно появиться и снова его мучить.

Теперь, в коридоре на доске объявлений «палец» указывал на небо. И нужна ли была ему эта встреча? В любом случае в этот день сразу после уроков он собирался к Лауре.

Прошлым вечером она тихо от него отмахнулась, и уже успокоилась к моменту, когда они остановились у ее дома. Она уже держала себя в руках, но это было необъяснимое мертвое спокойствие — та ее часть, бывшая где-то далеко, не в машине, вне досягаемости для Оби, без его присутствия.

— Ты в порядке? — спросил он, нахмурившись. Нужно было что-то сказать, что-то правильное, но он запутался, не зная, что делать или что говорить.

— Да, — ответила она. Но это короткое слово звучало неубедительно.

— Ты уверена?

— Уверена.

Они договорились, что ничего предпринимать не будут, решили, что в полицию не сообщат. В конце концов, не было ни изнасилования, ни материального ущерба. Они действительно не видели нападавших, у них не было никаких признаков для их идентификации, и никаких свидетелей. Более всего, Лаура сказала, что ей не хочется говорить об этом ни в полиции, ни где-либо еще.

— Когда мне придется об этом говорить, то почувствую себя по уши в грязи, — сказала она, и после длинной паузы: — И вообще, я больше не чувствую себя в кристальной чистоте.

Он легонько поцеловал ее в щеку, не осмелившись на что-либо большее. Она не вздрогнула, но и не ответила. — Я позвоню тебе завтра после школы, — прошептал он. Она не ответила и вошла в дом медленным механическим шагом, словно робот. Наблюдая за тем, как она понимается по ступенькам, он побоялся того, что возможно ее потерял, что она больше не будет такой, как прежде. И он себе сказал: «Завтра все будет иначе, завтра будет лучше». Он уцепился за эту мысль — за все, что у него осталось.

Теперь, на повестке дня собрание «Виджилса» — последнее, чего он хотел в этом мире.

* * *

Картер увидел «палец» и выругался.

Этим утром он избегал Арчи, боялся, что по его глазам Арчи тут же узнает, что это он написал письмо Брату Лайну. Картер знал, где был силен, а где слаб, где был хорош, а где всплывали все его недостатки. Он был уверен в своем мастерстве как спортсмен и совершенно слаб там, где силен был Арчи: где нужно кого-нибудь запугать, извлечь его мысли или намерения. Арчи всегда был на шаг впереди всех.

Нахмурившись, он долго пялился в одну и ту же точку, словно «Y» в конце слова исчезла, и его мучил вопрос, совершил ли он ошибку. Он принял ужасное решение и предупредил Брата Лайна, в чем у него совсем не было опыта. Четырежды подумав, он старательно выводил буквы левой рукой. Доставить письмо Лайну было несложно — он просто воткнул его в щель почтового ящика на двери в кабинет директора. Когда письмо уже провалилось внутрь, Картера пробрала дрожь от осознания того, что он сделал. Возможно, Лайн с его проницательностью сможет догадаться, кто это написал, и расскажет Арчи. Выходя из школы, он оглядывался через плечо, ему казалось, что его преследуют невидимые глаза. Он о многом сожалел, но должен был следовать своим собственным интересам, допустить срыв визита епископа, дать полететь на землю щепкам. Боже праведный. Опустив голову, по-спортивному шевеля мускулами, он шел, и, как и всегда все уступали ему дорогу. Затем несколько часов Картер не находил себе места. Ему было трудно сконцентрироваться на домашнем задании. Когда он сел ужинать, то еда все время падала с его тарелки на стол. Наконец, уже в постели он погрузился в пустой, без сновидений сон. Но на утро, когда проснулся, то встал совершенно уставшим.

Он отвернулся от доски объявлений, в его глазах продолжали мерцать очертания перевернутой вверх тормашками «Y», которая отпечаталась в его мозгу. Он заметил идущего в его направлении Арчи Костелло, как обычно окруженного марионетками. Картер в панике огляделся, он заметил дверь в кладовку уборщицы. Он переступил порог кладовки и аккуратно закрыл за собой дверь, не оборачиваясь на свет. Вслушиваясь в стук своего сердца, он выжидал, воображая проходящего мимо Арчи и его дерзкую хвастливую походку. «Что со мной произошло?» — подумал он.

Но он знал, что с ним произошло, и знал, почему прячется здесь в подсобке среди швабр, метел и совков.

Написать такое письмо было крысиным актом.

Информатор.

Предатель.

Он стал одним из тех, кого сам всегда ненавидел, и теперь ему приходится скрываться в темноте, бояться предстать перед миром.

И все из-за Арчи Костелло.

---

Около белого дома с черными ставнями, выходящего фасадом на Хел-Стрит, под свисающими до земли ветвями дерева тихо и неподвижно сидела немецкая овчарка. Она мрачными, желтыми глазами наблюдала за пробегающим мимо Губером. Он видел эту собаку и прежде, и при виде ее всегда прибавлял темп бега. Ему казалось, что когда-нибудь она на него набросится со всей своей злостью, без лая и без предупреждения.

Но этим утром его волновало нечто большее, чем эта собака. Когда он свернул на Джордж-Стрит, то она осталась там же, на Хел-Стрит, и ему показалось, будто убегает от призрака, коим был Брат Юджин, и дрожал в прохладе утреннего воздуха даже притом, что все его тело тряслось от бешеного темпа бега. Он все еще не осознал смерть Брата Юджина, хотя несколько дней тому назад были объявления по школьной трансляционной сети, и затем состоялась поминальная месса. Голос Лайна, усиленный микрофоном, все еще звучал в его сознании: «Смерть, после продолжительной болезни…» Насколько продолжительной? Сколько времени прошло между руинами в комнате № 19 прошлой осенью и последним дыханием Брата Юджина?