После Путина - [19]

Перечитал сказанное выше и подумал, что «государственничество» выглядит приложением к условному «экономизму». Это неправильно. Пожалуй, эти два акцента вообще не очень корректно разделять в случае Путина. Это один акцент — акцент на государственническую экономику. Когда вовремя отодвинутый от рычагов Касьянов опомнился и начал суетиться в поисках политической партии, которую можно использовать в качестве пьедестала, он громче всего обвинял «режим Путина» в намерении совершить откат к государственному капитализму. Главным объектом раздражения Касьянова, как вы понимаете, был именно «государственный» характер капитализма. Не уверен, что можно называть сегодняшнюю экономику России государственным капитализмом, но она точно не социалистическая и совершенно точно не либерально-олигархическая.

И это важно понимать, потому что просто поставить экономику во главу угла может кто угодно, от либерала до фашиста. Вопрос в том, КАКУЮ экономику. Если бы Путин делал акцент на тех же преступных благоглупостях, с которыми в конце перестройки и начале девяностых выпрыгивали на бурную поверхность политического моря разнообразные реформаторы от Гайдара до Чубайса, то никакой условной «новой эры» в связи с приходом Путина к власти мы бы не наблюдали. Ведь, например, злой демон второй половины XX века экономист Милтон Фридман тоже ставил экономику во главу угла. И породил на свет то, что мы сегодня называем неолиберализмом, а журналистка Наоми Кляйн — «доктриной шока» (о чём она написала превосходную книгу): дичайшую смесь либерализма и консерватизма, ориентированную на стрессовые по отношению к обществу и государству инструменты в установлении «правильного» экономического режима. Именно Фридман и его последователи (помните выражение «чикагские мальчики»? Вот это и есть последователи Фридмана, профессора Чикагского университета, создателя Чикагской экономической школы) несут прямую ответственность за разрушительное шествие «шоковой экономики» по миру в XX веке. Чили генерала Пиночета, Индонезия генерала Сухарто, правые режимы в некогда левых Аргентине и Бразилии, стремительное (хоть и незавершённое) разрушение посткоммунистической Польши и кошмарные девяностые в бывших советских республиках — всё это и есть типичный фридманизм. В XXI веке фридмановский неолиберализм накрыл с головой Украину; и везде, абсолютно везде его шествие сопровождалось либо мощнейшими репрессиями (Чили, Индонезия), либо гражданскими войнами (вспомните 1993 год в России с расстрелом Белого дома, посмотрите на нынешнюю Украину). Пока просто подчеркну: акцент на экономике может означать абсолютно разные действия в зависимости от того, на какой конкретно экономике он делается.

Итак, акцент делался не на экономике свободного рынка, не на экономике шока, а на экономике в сочетании с государственничеством. Отмечу, что Путин не пошёл по социалистическому пути (причин множество, не буду перечислять, но лично я не считаю отказ от этого варианта развития безоговорочно правильным), а также не поддался соблазну руководителя любой неблагополучной страны (каковой, несомненно, была Россия после дефолта) строить экономику популистскую. Он поступил так же, как поступил с Касьяновым: дал возможность работать инструментам рыночного капитализма, но лишь до той степени, пока они способствуют восстановлению государства и росту общего благосостояния. Более того, первые годы работы Путина многое в экономике выглядело «либеральнее», чем в ельцинские времена. Смотрите сами: практически сразу после избрания Путин в послании Федеральному собранию указывает наиважнейшие, по его мнению, экономические задачи. Какие? А вот какие: обеспечить гарантии собственности, равенство конкуренции, снизить налоги, отказаться от государственного патернализма… Где же здесь государственничество, спросите вы. Это же чистейшей воды либерализация — и только её начало! Ведь далее, в 2001–2003 годах, запускаются пенсионное страхование и рыночный оборот земель, в том числе сельхозназначения, приватизируются государственные предприятия (более тысячи только за 2003 год), трудовое и налоговое законодательство полностью перестраивается под рыночные стандарты. Что же это, если не переход на свободные рыночные рельсы[4]?

На мой взгляд, ни о каком переходе речь идти не может. Все эти меры использовались как инструменты, необходимые ровно до того момента, пока они сохраняют эффективность. Если вы ознакомитесь с типичными рыночными преобразованиями (например, в рамках упоминавшегося неолиберализма Милтона Фридмана), то обнаружите, что в них свободный рынок — это цель, причём цель самодовлеющая и догматическая, оправдывающая любые средства для её достижения. Трудно представить себе нечто более тоталитарное, чем экономическая идеология свободного рынка, поскольку она априори не признаёт никаких границ и ограничений — нравственных, логических, государственных. Мерилом эффективности в ней является… рынок как таковой. Поэтому если при «освобождении» рынка от государства происходит всеобщее обнищание, а государство теряет всё, кроме гигантских долгов, это немедленно объясняется требованиями рынка и действием его «невидимой руки». Шаловливой такой ручки, легко разрушающей предприятия, города, государства.