После Путина - [20]

В том, что Путин прибегал к либеральному реформированию, приватизации и прочим рыночным преобразованиям всего лишь как к своевременным инструментам, я практически не сомневаюсь. При этом я ещё раз подчеркну: я без какого-либо восторга к этим инструментам отношусь и считаю, что применять стоило не их, а совсем другие инструменты, но… всё-таки результаты говорят скорее не в мою пользу. Смотрите сами: 2000 год — десятипроцентный рост ВВП, 2001-й и 2002-й — пятипроцентный, 2003-й — семипроцентный; реальные зарплаты только в 2000 году выросли на 20 %, промышленное производство в 2003-м — на 7 %. В целом за первый президентский срок ВВП в среднем рос ежегодно на 6 %, бюджет и внешняя торговля были профицитными, уменьшился внешний долг и выросли валютные резервы[5]. Даже если на секунду принять излюбленную версию либералов о том, что всё дело исключительно в высоких ценах на нефть, то ведь сверхприбыль от проданных ресурсов тоже можно использовать по-разному, верно? Можно поиграть в популизм, раздать населению какую-нибудь мелочишку и этим ограничиться. А между тем даже о монетизации льгот, о самом, пожалуй, болезненном решении, Путин заявил как о неизбежности ещё в своей первой предвыборной программе в 2000 году… Ничто не обязывало Путина действовать именно так, как он действовал, никакие внешние или внутренние непреодолимые рычаги, — только собственные представления о нормальном экономическом развитии. Если бы не они, то никакого подъёма России в нулевых не было и близко, даже при нефти вдвое или втрое более дорогой.

При этом нельзя сказать, что у Путина была какая-то чётко разработанная стратегическая программа. Стратегия была, а вот программу он оставлял профессиональным экономистам, предпочитая в общем руководстве и целеполагании реагировать на новые обстоятельства. Это, кстати, серьёзный момент. Любая стратегическая программа уязвима по отношению к непрогнозируемому контексту. К экономическим программам это относится особенно, потому что многие экономисты мыслят как технократы, игнорируя тот факт, что любое общество способно руководствоваться не только рациональными, но и совершенно иррациональными мотивами. Это снижает прогнозируемость любых социальных (в широком смысле, включая экономические) процессов и управляемость любых социальных взаимодействий — в общем, существенно ограничивает применимость и работоспособность любых стандартизированных стратегических схем. По этой же причине (вот она, пресловутая общественная свобода воли, которая препятствует детерминизму всех сортов) историки и социологи всегда говорят о «законах общественного развития» с поправкой на возможные необъяснимые отклонения. Иногда это называют «поправкой на случайность», хотя это и не совсем корректно, точнее было бы сказать «поправка на необъяснимость». Так или иначе, но статистические прогнозы в случае с социальными процессами всегда имеют большой диапазон отклонения, а многие экономисты их абсолютизируют, искренне полагая, что между социальными группами, состоящими из людей, и абстрактными числовыми множествами нет принципиальной разницы.

Забавно, что разные там борцы за демократию обожают обвинять коммунистов и социалистов в «невнимании к живому человеку», «презрении к личности» и т. д. Между тем такого холодного безразличия к конкретному человеку, которое сквозит в работах большинства либеральных и неолиберальных экономистов, вы не найдёте ни у кого. Объясняется это просто: либералы во всём, в том числе в экономике, исходят из так называемого «естественного» неравенства. Они — элитаристы, то есть принимают за точку отсчёта изначальное разделение любого общества на достойное меньшинство и не заслуживающее внимания большинство. Развитие, прогресс, благосостояние, достаток — это всё по определению предназначается меньшинству. А большинству… ну, как повезёт. Поэтому либеральным экономистам так легко уподобить людей цифрам, так легко распространить на социальные процессы математические законы, закон больших чисел и так легко считать «несущественными» любые отклонения от этих законов, даже если это ведёт к выталкиванию из экономики целых групп. Наоборот, без такого выталкивания, по мнению истовых рыночников, никакая экономика существовать не может. Впрочем, об этом знает любой человек, хотя бы в общих чертах представляющий себе сущность капитализма. Только не лакированную версию его апологетов наподобие Адама Смита, а рациональную, марксистскую. В «Капитале» исчерпывающе объясняется, почему свободный капитализм не способен существовать без кризисов и без бедности. Выдающийся экономист Джон Кейнс тоже это прекрасно понимал и хоть не был поклонником марксизма, но учитывал его уроки. Именно кейнсианские идеи помогли в тридцатые годы президенту США Рузвельту справиться с Великой депрессией.

Возвращаясь к Путину и его экономической стратегии, отмечу, что как раз нечто кейнсианское можно там обнаружить — но только если смотреть с позиций сегодняшних. В 2002-м или даже в 2004-м мне, пожалуй, не пришло бы в голову искать что-то общее в путинской экономике и заветах Кейнса; это видно только в ретроспективе, на расстоянии, так сказать. Что же касается программы, то ещё раз подчеркну: у Путина просматривается стратегия, а составление и воплощение стратегической программы он делегировал профессиональным экономистам, например Алексею Кудрину, Герману Грефу, Андрею Илларионову. Все эти три персонажа вызывают у меня отчётливую и устойчивую неприязнь (это если мягко), добавить к ним Чубайса — и можно проводить конкурс таксидермистов на четырёх не вызывающих сочувствия образцах. Но при всей моей неприязни не могу не признать, что в первый президентский срок Владимира Путина он держал этих людей в правительстве не просто так. Как я уже писал выше: держал, пока работали, держал по делу. И дело это они выполняли хоть и не без либеральных перекосов, но как следует. Тот же Кудрин в 2000 году упорядочивает управление государственными финансами и налоги в нефтяной отрасли (создавая базу для будущих претензий к «ЮКОСу»), в 2002-м централизует местные казначейства под контролем Федерального казначейства, в 2003-м сворачивает действие внутренних российских офшоров (съедавших по полтора миллиарда долларов налогов ежегодно только в нефтяной отрасли), в 2004-м запускает работу Стабилизационного фонда (который в 2002-м придумывает Илларионов), в 2005-м не даёт снизить НДС и ограничивает налоговые льготы в свежесозданных свободных экономических зонах. Как видите, это нельзя назвать действиями маниакального либерала или тем более «чикагца»: централизация управления финансами и торможение налоговой либерализации — действия из совсем другой оперы. Герман Греф, сегодня прочно ассоциирующийся со «Сбербанком» и его, мягко говоря, абсолютно антигосударственной политикой в Крыму, в нулевые годы хоть и продавливал глобализацию в России (чего стоит одно вступление в ВТО!), но одновременно курировал создание и развитие государственных корпораций, которые стали основой всей российской экономики. Даже крайне слабый экономист и попросту показательный дурак в политических и философских вопросах