После отбоя - [4]

С наступлением вечера ребята забрались на свои полки. Утомленные непрерывными хлопотами последних дней, долгими раздумьями о своем будущем, они воспользовались нерегламентированным распорядком дня, решили отгородиться от всех земных дел надежным пологом крепкого сна. Отгородились так прочно, что проспали грузинскую столицу, очнулись, лишь подъезжая к Сурамскому перевалу.

Пограничники вновь прильнули к вагонным окнам, теперь уже навсегда прощаясь с причудливыми горами Кавказского хребта, которые они охраняли, по которым карабкались на занятиях, учениях и, если говорить откровенно, в адрес которых отпускали не всегда лестные слова. Восхищаться хорошо тому, кто с рюкзаком за спиной и фотоаппаратом на груди неторопливо, от привала до привала, шагает по нахоженным туристским тропам, разморенный жарким солнцем нежится на пляже или лежит в тени под зонтом, совершает морские прогулки на быстроходных катерах или сидит в экзотическом ресторанчике где-нибудь на Ахун-горе. А когда в горных лесах, на отвесных скалах, в зарослях диких кустарников, которые точнее бы назвать клубками колючей проволоки, несешь дозорную службу, преследуешь нарушителей границы — не до экзотики. Иному человеку за всю жизнь не одолеть пешком такого расстояния, какое они отмерили за два года.

Борис Точкин не мог оторваться от поминутно меняющихся пейзажей. Вот поезд вынырнул из туннеля и оказался в глубоком ущелье. Внизу серебристой цепочкой вилась горная речушка. Она, поблескивая, прыгала с камня на камень, петляла, делилась на мелкие ручейки, вновь соединялась, пока не скрылась в расщелине отвесной скалы. Потом снова вырвалась из каменной западни, сердито пенясь, отфыркиваясь, металась между гранитными надолбами, пока не вошла наконец в свое хоть и беспокойное, но привычное русло.

Поезд бежал по каменному приступку крутой горы, как по карнизу. Насыпь для железнодорожного полотна была столь узкой, что столбы, несущие медный провод, словно оступились, шагнув вниз к горной речушке, и застряли в искусственных железобетонных колодцах. И сам поезд, подобно речушке, извивался змеей; вагон, в котором ехали будущие строители, то казался одиноко зависшим над пропастью, то вдавливался в гору, и тогда из его окон можно было увидеть электровоз и задний вагон. Этот изгиб напоминал Борису правый участок пограничной заставы, где он служил, разумеется, без туннеля и ровного горизонтального полотна, а с перекидными мостиками, которые расшатывало ветром над ущельем, и почти вертикальными деревянными лестницами на скальных породах.

Посветлело. Казалось, чьи-то гигантские руки стали раздвигать ущелье, оно постепенно превращалось в долину, и если поезд все еще жался к отвесным скалам, то на противоположной стороне горный хребет отодвигался, но не полого, а уступами, напоминавшими гигантскую лестницу, каждая ступень которой окрашена в свой цвет: ближайшая — зеленая, покрытая цветами, за ней — густой лес с запыленными хвойными кронами, потом — серая отвесная стена с ржавой, выцветшей от солнца растительностью. Дальше уже трудно было что-то различить — серая дымчатая мгла застилала горизонт.

Изменчивы горные пейзажи, и все же каждый из них напоминал о границе. Трудности и даже опасности, вероятно, забудутся, но дозорные тропы — рубежи нашей Родины — останутся в памяти на всю жизнь.

Точкин почти насильно заставил себя отойти от окна. Надо посмотреть, что делают ребята.

А пассажиры сидели задумчивые, сумрачные, — видно, и им нелегко далось прощание с Кавказским хребтом. В каждом купе книги, журналы, шахматы или шашки, но к ним никто не притрагивался. «Нельзя надолго оставлять ребят в таком состоянии, заест тоска», — подумал Борис и вновь вернулся к мысли о создании дорожного технического кружка под руководством Симагина. Хотя бы на пару дней, потом они с Геной еще что-нибудь придумают. Он начал обходить купе, вовлекать ребят в организуемые курсы строителей…

Все сложилось как нельзя лучше: ребята увлеклись рассказами Кирки, допытывались о преимуществах той или иной специальности, кое-что даже записывали. И сам собой сложился распорядок дня. Утром трое ходоков отправлялись в ресторан, приносили алюминиевые судки, разносили по купе, заказывали проводнице крепкий чай и неторопливо принимались за завтрак. Затем трехчасовой «коллоквиум», как Гена окрестил беседы Симагина с будущими строителями. На больших станциях, опять-таки организованно, закупали свежие газеты, начиналось обсуждение международного положения, внутренних событий, спортивных новостей. Потом приволакивали уже вдвое больше судков. Обед из двух блюд, неизменный «пограничный» чай. Вечером самодеятельность: шахматы, шашки, домино, на каждого игрока по нескольку болельщиков, подогревавших и без того накалявшиеся страсти.

Комиссар успокоился, можно вновь вернуться к своему прошлому.

Боря Точкин о себе

Наташа, обходившая стороной нашу улицу, вдруг прибежала на квартиру:

— Боря, выручай!

А немножко отдышавшись, пояснила: за девятый класс схватила две тройки. Родители в панике, настаивают, чтобы за лето пересдала, нагнали полон дом лоцманов от науки, как Наташа именовала репетиторов, а она категорически отказалась от них.