После отбоя - [5]

— С чего начнем? — спросил я.

— С истории СССР.

Я достал конспекты, пригласил Наташу к столу, но она предложила:

— Пойдем на пристань, будем смотреть на свое отражение в воде Кубани и заниматься историей.

Какая же ты умница, Наташа!

Я понимал, что вина за ее посредственные оценки лежит и на моей совести: хоть тайно, но мы все-таки встречались. И хорошо, что начали с истории. Не каждого педагога я радовал таким усердием, как историка. Кроме учебника читал много дополнительной литературы, смотрел художественные и документальные кинофильмы…

Мы не заметили, как стемнело. Наташа подвела итог:

— Ой, Боря, до чего же интересно ты рассказываешь, и так легко все запоминается! Давай завтра встретимся на том же месте и в тот же час, — сказала она словами из какой-то песенки…

На следующий день у прораба Горбуши возникли новые идеи по плотницкой части, и он попросил меня задержаться. Он излагал свои мысли, а я ерзал от нетерпения. Ведь надо еще сбегать домой, переодеться, да и мама непременно заставит что-то съесть. Прораб, заметив мое состояние, спросил:

— Что-нибудь случилось?

— Да. Дело у меня неотложное.

Горбуша с повышенным интересом посмотрел на меня, но расспрашивать не стал благословил: — Ну беги. Но завтра опять явись до свистка.

Я примчался взмокшим, будто выкупался в одежде. Талка предложила:

— Уйдем с пристани ближе к воде.

Спуск был крутой, я взял Талку за руку, чтобы придержать, а потом, когда оказались на отлогом месте, забыл отпустить ее руку. Кто-то сказал: повторение — мать учения. Вероятно, он был не только мудр, но и старше нас возрастом. Горячие пальчики Наташи прожигали мою заскорузлую ладонь, их тепло проникало глубже, останавливало сердце. Моя память забастовала — хоть заново садись за парту. Я собирал какие-то крупицы мыслей, бодро высыпал их, чтобы не осрамиться, не разочаровать девушку. Она сразу убежит и даже возьмет под сомнение вчерашний рассказ. Но она благодарно кивала головой и молчала.

Вдруг мне пришла мысль: проверить, насколько внимательно Талка слушает меня. Я незаметно перешел к нашей стройке, к тому, какие леса собирается возводить прораб Горбуша. Девушка внезапно остановила меня:.

— Боря, это к какому периоду относится?

— Второй век до нашей эры.

— Я так и думала. Давай искупаемся, — предложила она.

Мы отгородились друг от друга кустарником, разделись. Талка вошла в воду неслышно, а я, разбежавшись, хотел нырнуть, но не рассчитал, плашмя шлепнулся в воду, ушиб живот, грудь. Этот удар, как ни странно, оказался спасительным: голова посвежела, мысль обострилась. Мне казалось, что сейчас я знал историю лучше, чем преподаватель школы. И Талка восхищалась собой, никогда она не запоминала так легко года, события, даты. Шутила, что я избрал не ту специальность: мог бы стать педагогом, кумиром учеников.

Мы возвращались поздно. Сегодня Наташа разрешила проводить себя до дома.

— Там мальчишки всегда толкутся, — пояснила она.

Но вокруг никого не было, и мы могли еще спокойно постоять у парадного.

Я радовался: за последние дни мы очень сблизились с Талкой, у нас появились маленькие тайны. Я должен был помнить: если в обеденный перерыв, с двенадцати до часу, Наташа будет проходить мимо стройки — вечерняя встреча состоится. Если у нее в руках газета — на пристани, сумочка — на улице поодаль от дома.

И вдруг Талка пропала. Прошла неделя, вторая, третья… Умереть можно! Только на четвертой неделе получил от нее письмо.

«Боря!

Не удивляйся моему исчезновению. Литературу сдала на пятерку, хотя общую за год вывели четверку. Справедливо — с пересдачей. Как поощрение за мои способности (читай — твои) папа достал две путевки на пароход «Россия», и мы с мамой совершили круиз — то есть путешествие по Черному морю. Были в Румынии, Болгарии, Турции. Сейчас отдыхаем в Хосте, путевки до конца месяца, но мама грозится продлить их до начала занятий в школе (читай — наказание за наши встречи).

Боря, в круизе было интересно, а здесь скука зеленая: третий год в одном и том же месте. Почти каждый вечер изъеденные молью кинокартины. На танцы мама не отпускает, да я и сама не рвусь: знакомых нет, девочек моих лет — тоже. Хочется в Краснодар, на пристань, на кубанские берега. Скоро начну реветь, проситься домой. Жди, жди, жди!»

Я не знал, что делать от радости, привести меня в чувство могли только бег и холодная вода. Я примчался на стройку разгоряченный, сунул голову под кран, но вода оказалась теплой, водопроводные трубы-времянки, проложенные по верху, прогревались солнцем. Обеденный перерыв. Неизменные булка и пакет молока. Самая высокая точка на лесах, широкий обзор. До рези в глазах всматриваюсь в оба конца улицы. Издали мне в каждой девушке мерещилась Наташа, но видения исчезали в переулках. Из остатка булки леплю чертиков, драконов, бегемотов, змей — лучшее не идет на ум. И вдруг…

К стройке приближалась Талка, в руках у нее газета — значит, встреча на пристани. Я вскочил, с силой оперся о перила, и, не выправь мы в свое время Митькины леса, — быть бы мне калекой.

На пристань Талка пришла первой. Она беззаботно расхаживала по асфальтированной площадке. Меня так обескуражила эта праздная неторопливость девушки, будто она никого не ждала, а просто убивала время, что я невольно остановился за деревом, чтобы понаблюдать за ней и хоть немножко успокоить толкавшееся в груди сердце.