После конца - [67]

– Иронизируй, но не над всем, – поправил отец.

– Извини. Я просто устала от бесконечных неожиданностей.

– Второе, самое важное. Это о характере такого мессианства. Видишь ли, в чем дело: наше существование какого-то остаточного человечества, сохранившегося после Конца, не предусматривалось в традициях нормального человечества. Это вполне объяснимо, ибо всегда открывалась часть истины, а многое, по тем или иным причинам, в силу, например, неподготовленности человеческого рода, не открывалось.

– Я уже чувствую, чувствую, отец, что ты имеешь в виду, – мне больно! Больно!

– Успокойся, – холодно ответил Вагилид. – Ты должна сохранять некоторую отстраненность. Иначе будет плохо. Так вот, насколько мне известно, по сохранившимся обрывкам сведений о Конце, все в целом произошло именно так, как предсказывала традиция. Но о нашей исключительной ситуации – нигде ни полслова. Мы как будто одни на лезвии ножа. А по обе стороны ад и пропасть. Но все не так просто в нашей непредсказуемой и непредвиденной бездне. Возможен какой-то головокружительный выход… И в конце концов представим: воплощается Мессия… Зачем он? Чтобы утвердить этот головокружительный выход? Или затем, чтобы прочитать смертный приговор? Или для лжеспасения?..

– Я думала, ты хочешь сказать именно о последнем!.. И мне стало страшно… Вдруг я ношу в себе дьявола?..

– Какая же ты все-таки впечатлительная и блуждающая… среди звезд… Такое исключено. Даже по вычислениям Ариса это ясно… Я имел в виду другое: лжеспасение, основанное на метафизической ошибке, но не обмане… Верь мне… Просто ты должна быть готова ко всему непредсказуемому… Пойми, что ты родишь черного Мессию… Черного в том смысле, что о нем ничего не сказано… Нигде… Одно молчание… Может быть, где-то намек, но сложный, страшный намек. Он не дьявол, не антихрист. Этого добра и так сколько угодно в нашей жизни, на каждом шагу… Может быть, он откроет то, о чем никто и не должен никогда знать… Может быть, он скажет, что и выход надо искать, ибо есть Тайна, которая все отменяет и все решает… Я не знаю… Это лишь мои огненные мысли… Они сжигают меня, но все же я хочу в это углубляться. Доченька, ты стала ключом в нашей судьбе…

Танира заплакала.

– Ты и твой русский. Умоляю тебя, не думай только о роде человеческом… Даже в твоей ситуации… Помни, что личное спасение, традиционное проверенное для нас, небольшой кучки людей, возможно: мы знаем, каждый из нас, что делать в этом случае. И ты знаешь, ты крещена, и, кроме того, я передал тебе все необходимые знания. Никогда не забывай о собственной душе, даже тогда, когда весь род людской будет гореть в огне. Это вопрос жизни и смерти. Одна человеческая душа значительней, чем весь мир… Помни об этом… Помни среди всей нашей ауфирской истории из слез и боли. Среди всех загубленных замученных младенцев, среди шелеста несуществующих, среди идиотского бормотания деловых трупов… Наступают страшные времена… Помогай другим, помни о ребенке, но не забывай ни на минуту о своей душе и ее бессмертии… Иначе погибнешь.

Глава 33

В столице Ауфири, в великолепном городе, распространились странные слухи. Говорили, что бабы стали рожать монстров. Не все, конечно, а избирательно. То там, то сям вдруг ни с того ни с сего – появится на свет монстр.

Слухи преувеличивали только количество монстров, но их появление стало фактом.

Некоторые старички, дальновидные какие-то, уверяли, что скоро рождаться будут одни монстры. Дескать, в этом и будет состоять конец света, что вместо людей планета наполнится чудовищами. Террап подписал три смертных приговора через четвертование таким особенно ретивым старичкам. Но чудища действительно появились. Причем чувствовали эти младенцы себя вольготно, отличались здоровьем и наглостью и быстрым, но извращенным развитием.

Один крупный предприниматель по имени Гнир, владелец роддома к тому же, переводил таких чудовищ к себе. Нельзя сказать, что это были двухголовые, семиносые, пятиглазые или что-то подобное. Такие уроды и выжить бы не смогли. Возникали обычно с одним каким-то качеством – великаны, большеголовые, четвероногие, просто с общей странной диспропорцией. Поражало не это, а их крепкое здоровье и бешеное, несвойственное детям желание жить и развиваться.

Матери, конечно, с визгом отказывались от них, а государство не знало, что с ними делать: убивать или изучать.

Гнир, предприниматель, скопил довольно много чудищ в своем роддоме, можно было устроить их показ, как в зверинце. Публика бы понеслась сломя голову, но предприниматель был озабочен тем, чтобы заработать и получить прибыль на монстрах. Его одернули. Фурзд устал от бесконечных звонков. То в одном месте, то в другом возникали волнения. Некоторые требовали убивать всех баб, которые рожают чудовищ.

А тут еще в один прекрасный день позвонил и приполз Крэк. Он был весь разодранный, словно избитый, в крови, одежда напоминала клочья.

– Прямо из лесу к вам, к своему покровителю, не переоделся даже, чтоб видели, – подвывал он и упал перед Фурздом на колени. – Довели! Довели! Одичавшие! Шел лесом – омст забрали…

Фурзда все это развеселило. «Хоть на минуту отключусь», – подумал он.