После грозы - [42]

– Моей матери лучше этого не знать, но, понимаешь, она уже не так молода, и поэтому я нарочно купил жилье поближе к ней… ну, чтобы за ней присматривать.

– Понятно, – говорю я, и мне приятно думать, что он заботится о Бренде.

Мы переходим проезжую часть, и, когда под ногами начинает хрустеть холодный песок, я решаюсь наконец спросить:

– У твоей матери большой дом. Почему бы вам не жить вместе?

– У нее привычка все преувеличивать. Ты видела этот завтрак? А сколько одежды она тебе накупила? Со мной она ведет себя так же!

Карл смеется, и я тоже. Это правда, Бренда склонна впадать в крайности; впрочем, эта черта придает ей особое очарование. И напоминает мне об Алексе, потому что и он был таким.

– Шарлотта, мама так рада, что ты приехала! Она очень тебя любит.

– И я ее тоже очень люблю, – отвечаю я.

Я прижимаю руку Карла к себе и спешу добавить:

– Мне повезло, что вы у меня есть!

Он снова заводит разговор о том, сколько удовольствия приносит Бренде мое присутствие и какими трудными для нее оказались последние несколько недель. И я верю Карлу. Мне прекрасно известно, каково это – быть одной и не знать, что сделать, для того чтобы ушли мрачные мысли. Наконец мы замолкаем и какое-то время стоим и смотрим на море, наслаждаясь захватывающим дух пейзажем. Потом я говорю шепотом:

– Боже, как же мне хорошо!

Не знаю почему, но в тот момент, когда слова уже произнесены, я об этом жалею. И тут же поворачиваюсь к Карлу и бормочу:

– Прости! Я не должна была так говорить!

– Почему?

– Не знаю… Это странно. Я имею в виду… Я же должна грустить…

– Из-за Алекса?

– Да.

Карл кладет руки мне на плечи и поворачивает к себе лицом.

– Шарлотта, быть счастливой – твое право.

От этих слов мне хочется плакать. Глупо. Два месяца прошло после похорон, а я все еще не могу вспоминать об Алексе без того, чтобы меня не накрыло волной сожаления. И хотя жизнь прочно обосновалась в моем лоне, я до сих пор ощущаю вину за то, что у меня хватило сил воскреснуть. Имела ли я на это право? Сколько времени я должна провести в скорби? А здесь, с Эвансами, все по-другому. И горе уже не кажется таким беспросветным. Я приобщилась к тому, что было дорого Алексу, – я с его семьей, у него дома и даже сплю в его комнате. И все же у меня ощущение, будто между мной и ним – световые годы. Словно все наши воспоминания остались там, в Монреале.

Я решаюсь подойти к самой воде, а потом убегаю от волны, чтобы не замочить ног. Хохочу каждый раз, когда мне это удается. Радость и легкость разливаются внутри меня, и пускай тиски, сжимающие сердце, никуда не делись, их хватка понемногу ослабевает.

Карл подхватывает игру, следует моему примеру. Мы похожи на детей, которые дразнят океан – бегаем взад и вперед по пляжу, отскакиваем от волн. Карл делает вид, будто хочет толкнуть меня в воду, потом быстро хватает в объятия и кружит на песке. Я так хохочу, что болят щеки. Странное дело – чем больше я смеюсь, тем больше мне хочется смеяться. Наверное, радость и вправду заразительна. Она как будто проникает через поры, и впервые после смерти Алекса мне хочется, чтобы это состояние сохранялось как можно дольше.

Когда же мы наконец успокаиваемся, я долго иду вдоль кромки прибоя и смотрю на горизонт. Вокруг – красота и умиротворение. Если бы не холод, я бы с удовольствием упала на песок и просидела бы тут до вечера.

– Ты замерзла, – говорит Карл, растирая мне пальцы. – Идем, я покажу тебе свою квартиру. Согласна?

Он тащит меня к домам, и я не сопротивляюсь. Мне любопытно посмотреть, как Карл живет. Мы возвращаемся той же дорогой, и я издалека начинаю рассматривать здание, на которое он указывал. Бо́льшая часть фасада застеклена, и в ней отражается небо.

Карл пропускает меня вперед, но ему приходится меня подтолкнуть, потому что на пороге я замираю. Сколько окон! Конечно, у него в гостиной не так просторно, как у Бренды, но света столько, что начинает казаться, будто здесь не обошлось без волшебства. Интерьер оформлен в стиле лофт, и длинная фасадная стена сплошь состоит из окон – всюду, куда ни посмотри, простирается, тихо колышется похожий на огромную картину океан.

– Хороший вид, правда?

– Это… что-то невероятное! – отвечаю я дрожащим голосом.

Карл смущенно улыбается и снова подталкивает меня в квартиру. Не знаю почему, но я останавливаюсь через каждые три шага. Я все еще не могу поверить в то, что вижу. Как это возможно – жить в квартире из стекла? Ежесекундно с моих губ срывается «вау!», потому что ничего другого просто не приходит в голову.

– Шарлотта, это всего лишь квартира!

Я морщусь и зна́ком прошу Карла помолчать. Проходит минут пять, прежде чем я решаюсь посмотреть по сторонам. В сравнении с домом Бренды обстановка здесь более современная. В гостиной – два кожаных черных кресла, большой книжный шкаф со встроенным телевизором и стереомагнитофоном, стеклянный стол и незажженный камин. Направо – красивая столовая, разделенная на две части барной стойкой. По одну сторону – деревянный стол и четыре стула, по другую – маленькая кухня с навесными шкафчиками того же оттенка, что и стол, то есть очень темного, почти черного. Интерьер сдержанный, ненавязчивый.