После бури. Книга 2 - [39]

Придя в Крайплан, он быстро разобрался в обстановке и без обиняков высказал свое мнение Лазареву.

— Я, товарищ Лазарев,— сказал он,— никогда не подозревал, что советское учреждение, штаб народного хозяйства всего края, может быть так засорено чуждым элементом! Это что же такое? Генерал Бондарин, активный враг, в свое время находился под расстрелом, он у тебя на заседаниях президиума, бывают случаи, председательствует, а мало ли что он может напредседательствовать? А Корнилов? Белый офицер, отсидел в лагерях! А Новгородский, а Сапожков? Их сознательное студенчество изгнало с кафедр!

— Может быть, так и не надо, но иначе нельзя, товарищ Суриков! — ответил ему Лазарев.— Нет пока что у Советской власти другой возможности. Ее возможность — это люди, которые есть.

— Что значит нет? Нет, значит, надо изыскивать!

— Изыскиваем. Тебя вот изыскали.

— Новгородский до революции читал в университете курс полицейского права! Это, надеюсь, тебе известно?

— Административного, а не полицейского!

— Ты меня не проведешь, Лазарев, это одно и то же!

— А без административного права, товарищ Суриков, ни одно государство не обходится. Даже диктатура пролетариата!

— Так ты что же, товарищ Лазарев, диктатуру пролетариата на одну доску с полицейским правом ставишь? А? Этим занимаешься?

Лазарев рассердился и сказал:

— Я занимаюсь тем, чем должен заниматься председатель Крайплана. Вот и ты занимайся обязанностями референта первого разряда, ответственная работа. Послезавтра в это же время положишь ко мне на стол докладную записку со своими соображениями — что, как и по каким вопросам а этой должности тебе необходимо сделать до конца года. Понял?

— Понял.

— Что касается бывших генералов и офицеров, можешь их перевоспитывать. Я не возражаю!

Разговор происходил в присутствии зав. бюро контрольных цифр, он об этом разговоре и рассказал, и к Сене тотчас было привлечено всеобщее внимание аппарата.

Узнали, что Сеня Суриков, Семен Андреевич, кроме всего прочего, активист Осоавиахима. Шесть лет как он женат, жена старше его на три года, учительница. Двое детей. До недавнего времени Сеня жил на окраине города в домике своего отца, бывшего рабочего-коммуниста и тоже общественно активного человека, теперь уже нетрудоспособного, по окончании же института Сеня получил две комнаты в большой коммунальной квартире неподалеку от Крайплана.

Со своей должностью Сеня справлялся, старательность не могла не дать результатов, к тому же и Лазарев взялся за Сеню круто.

Сеня похудел, посерьезнел, повзрослел, особенно трудно давались ему докладные и объяснительные записки, он ночи не спал в вместе с женой переписывал их по десять раз.

Лазарев же тем временем побывал в Институте народного хозяйства и, беседуя с ректором, со студентами старших курсов, наметил тех, кто должен будет прийти к нему в Крайплан.

Когда Лазарев умер, Сене поручено было произнести траурную речь у могилы, от него ждали искренних и добрых слов в память своего наставника. Сеня пришел на кладбище в черном дубленом полушубке, подпоясанном красным витым пояском с двумя кисточками.

— Да, товарищи,— заговорил Сеня, поднявшись на земляной холмик рядом с могилой,— да, тут уже другие до меня товарищи осветили биографию и жизнь товарища Лазарева, но они постеснялись и упустили один момент, а именно, что товарищ Лазарев, это известно всем, есть не кто иной, как выходец из буржуазной семьи, Но тем огромнее у него заслуга перед пролетарскими массами, это надо всем понять. Он в ранней молодости сумел подняться над обстановкой, раз и навсегда преодолеть чуждую идеологию и вредное влияние среды. Хотя и редко, но все же именно так поступали лучшие из лучших и самые честные выходцы из буржуазии и даже из дворянства, честь им и хвала.

Сеня Суриков замолк и поклонился. Все стояли молча и неподвижно, а Нина Всеволодовна, держась за плечо товарища Озолиня, произнесла тихо:

— Боже мой...

Сеня подумал, что его не поняли, поклонился еще раз и окинул недоуменным взглядом толпу.

Сеня стоял на холмике рыжеватой, комьями земли, он был грустный, голубоглазый, красивый (немного похожий на поэта Есенина) молодой человек. Гроб был по другую сторону темной, словно прорубь, могильной ямы, в гробу лежало тело человека, в смерть которого многие, должно быть, до сих пор не могли поверить, в мертвом лице все еще была, пыталась быть какая-то энергия и какая-то жизнь, та самая, которой это тело успело прожить ровно сорок лет, она витала тут же, над гробом, над могильной ямой, между молодыми и старыми березами, молодыми и старыми людьми.

Сеня продолжал:

— Товарищи! Уже в четырнадцать лет и навсегда товарищ Лазарев заразился идеей пролетарской революции, а уже в шестнадцать царские сатрапы арестовали его и присудили, несовершеннолетнего, к трем годам заключения только за то, что он в доме своих родителей хранил оружие и устроил типографию для разъяснения трудящимся их собственных свобод! Потом мы знаем, товарищи, какую положительную роль сыграл товарищ Лазарев в среде неустойчивой эмиграции в Швейцарии и как крепко занимался он самообразованием, так что помимо учебного курса очень вскоре сдал на инженера, потом мы знаем его борьбу за чистоту нашей линии здесь, у нас в Сибири, в ссылке, потом службу в Красной Армии, сперва на юге, а после того и на востоке, и даже на Дальнем Востоке, за каковую товарищ Фрунзе лично наградил товарища Лазарева именными часами, а ведь это великая честь! А в советское время, товарищи? В советское время товарищ Лазарев сначала работал на самом узком участке по вопросу топлива и транспорта, а потом уже бессменно на посту председателя нашего Крайплана!