После бала - [73]

Шрифт
Интервал

Сиэла посмотрела на меня, затем на Рэя, и я увидела, как ее осенило: я что-то от него скрываю. Мне было стыдно; только что перед Сиэлой открылась вся подноготная нашего брака.

– Он не местный – он из мира азарта, – говорил Джей-Джей. – Я бы ему не доверял. Я слышал, он начал встречаться с нашей Джоан. – Он приподнял брови. – Это к добру не приведет.

Наша Джоан? Какие же мужчины глупые. Он просто слово в слово повторял то, что сказала ему Сиэла; он не был способен на собственное мнение относительно Джоан, да и вообще, мужчин, женщин и всех возможных перипетий между ними.

Я молчала. Рэй посмотрел на меня. Казалось, он не злился. И я была ему за это благодарна. Но мою благодарность пересилило непонимание: я не видела никакой фотографии Сида в «Хрониках». Сиэла, наверное, ошиблась.

И, будто прочитав мои мысли, Сиэла продолжила:

– Джоан тоже там была. – Мне одновременно захотелось ударить ее и обнять – за то, что она заговорила о Джоан. Как же я ждала хоть каких-то новостей! – Стояла между мужчинами, вся светилась. И хотя на улице было около сорока градусов, она совсем не потела.

Я кивнула, пытаясь собрать воедино эту информацию и вспомнить все события прошлой недели.

Значит, Джоан не сидит дома пьяная и под наркотиками. Ах да, она может посещать церемонии открытия и пьяной, и под наркотиками. Она была повсюду, и, кажется, все было замечательно.

– Видимо, у них с мистером Старком все очень серьезно, – предположила Сиэла.

– Я не знаю, – сказала я, пытаясь завершить разговор. Мой тон был грубее, чем мне хотелось, но я об этом не сожалела.

Я взяла сигарету и облокотилась на спинку стула. Вот теперь мне хотелось, чтобы Сиэла с Джей-Джеем ушли.

Джей-Джей уставился в свой мартини, Сиэла курила сигарету, а Рэй – что ж, мне не хотелось смотреть на Рэя. Я услышала детский крик наверху и обернулась на звук.

– Может, это Томми, – сказала я, поднимаясь, Сиэла встала вместе со мной.

– Или Тина. – И мы ушли.


В постели Рэй повернулся ко мне, прикоснулся к моей груди, а я просто лежала рядом и была готова позволить ему заняться со мной сексом. Мои мысли витали где-то внизу, в мусорном ведре, куда Рэй выбросил газету. Мои мысли были с Джоан, в четырех улицах отсюда. А может, она не дома, может быть, где-то с Сидом. Ест стейк в «Нефти». Или весело смеется, попивая шампанское у бассейна «Трилистника».

После рождения Томми у меня на несколько месяцев пропал интерес к сексу. Абсолютно. Мои мысли всегда были с Томми. Но я никогда не отказывала Рэю. Ни тогда, ни сейчас. Конечно, Рэй не стал бы меня насиловать, но мне хотелось, чтобы он всегда чувствовал себя желанным мужчиной.

Рэй перевернул меня, вошел сзади. Я не особо любила эту позу.

Он не вспоминал о Джоан после того, как Сиэла и Джей-Джей ушли. Он вел себя, как всегда, рассказывал о рыбалке, на которую они с Джей-Джеем и другими мужчинами из «Шелл» хотят поехать в августе.

Я подумала, что он подсознательно наказывает меня. Мне было больно, когда он был сзади; я попыталась сменить позу, приподнять живот с матраса, но он прижал меня так сильно, что я не могла сдвинуться ни на дюйм.

Его рот был у моего уха, я чувствовала его горячее дыхание, запах зубной пасты и виски. Когда все кончилось, давление на мне и внутри меня вдруг исчезло. Он поцеловал меня в щеку нежнее, чем обычно, и я точно поняла: он меня наказывал. Но это и хорошо. Он наказал меня и простил. Теперь он забудет.


Мне пришлось по локоть засунуть руку в мусорное ведро, чтобы на самом дне, под остатками еды с прошлой недели, найти газету. Я ощутила огромное удовлетворение, подобное тому, которое я испытываю после того, как помою холодильник. Когда все его полочки сверкают чистотой.

Теперь я, в резиновых перчатках, сидела на полу рядом с горстью лапши и увядшим салатом. Мой лоб был измазан кетчупом. Мусор перевернулся и тоннелем разлегся передо мной. Я передумала. Надо идти спать. Это всего лишь фотография в газете.

Я не смогла.

И вот она – вся в яичной скорлупе и жире от бекона. Я пролистала все страницы и почти сразу же увидела фото в рубрике «Наш город». Не знаю, как я могла пропустить ее. Не думала, что Джоан хоть когда-то попадала в другие разделы, помимо женского. Я засмеялась. Джоан Фортиер становилась важной персоной – все зависело от того, как на это посмотреть.

Уроженка и светская львица Хьюстона с Сиднеем Старком на открытии местного ночного клуба в гавайском стиле под названием «Хулахуп», который обещает посетителям «подлинную гавайскую атмосферу».

И это вся информация. Джоан и раньше ходила на открытия ночных клубов, на тысячу открытий.

Я чуть не прозевала: массивное золотое кольцо на мизинце Сида – он пожимал чью-то руку. Кольцо обратило мое внимание на его руку; а рука – на длинный, уродливый шрам.

Мне стало жарко, очень жарко. Я неуклюже встала, разрыв кучу мусора возле моего колена.

Я узнала бы этот шрам в любой ситуации. Джоан врала мне. Шрам – тому доказательство. Была ли она хоть когда-нибудь честна со мной? Сид был из прошлого, но не из Голливуда. Джоан сказала мне полуправду, которой кормила меня все эти годы. Но зачем врать о нем?


Еще от автора Энтон Дисклофани
Наездницы

Теа было всего пятнадцать, когда родители отправили ее в закрытую престижную школу верховой езды для девушек, расположенную в горах Северной Каролины. Героиня оказывается в обществе, где правят деньги, красота и талант, где девушкам внушают: важно получить образование и жизненно необходимо выйти замуж до двадцати одного года. Эта же история – о девушке, которая пыталась воплотить свои мечты…


Рекомендуем почитать
За Кубанью

Жестокой и кровавой была борьба за Советскую власть, за новую жизнь в Адыгее. Враги революции пытались в своих целях использовать национальные, родовые, бытовые и религиозные особенности адыгейского народа, но им это не удалось. Борьба, которую Нух, Ильяс, Умар и другие адыгейцы ведут за лучшую долю для своего народа, завершается победой благодаря честной и бескорыстной помощи русских. В книге ярко показана дружба бывшего комиссара Максима Перегудова и рядового буденновца адыгейца Ильяса Теучежа.


Сквозь бурю

Повесть о рыбаках и их детях из каракалпакского аула Тербенбеса. События, происходящие в повести, относятся к 1921 году, когда рыбаки Аральского моря по призыву В. И. Ленина вышли в море на лов рыбы для голодающих Поволжья, чтобы своим самоотверженным трудом и интернациональной солидарностью помочь русским рабочим и крестьянам спасти молодую Республику Советов. Автор повести Галым Сейтназаров — современный каракалпакский прозаик и поэт. Ленинская тема — одна из главных в его творчестве. Известность среди читателей получила его поэма о В.


В индейских прериях и тылах мятежников

Автобиографические записки Джеймса Пайка (1834–1837) — одни из самых интересных и читаемых из всего мемуарного наследия участников и очевидцев гражданской войны 1861–1865 гг. в США. Благодаря автору мемуаров — техасскому рейнджеру, разведчику и солдату, которому самые выдающиеся генералы Севера доверяли и секретные миссии, мы имеем прекрасную возможность лучше понять и природу этой войны, а самое главное — характер живших тогда людей.


Плащ еретика

Небольшой рассказ - предание о Джордано Бруно. .


Поход группы Дятлова. Первое документальное исследование причин гибели туристов

В 1959 году группа туристов отправилась из Свердловска в поход по горам Северного Урала. Их маршрут труден и не изведан. Решив заночевать на горе 1079, туристы попадают в условия, которые прекращают их последний поход. Поиски долгие и трудные. Находки в горах озадачат всех. Гору не случайно здесь прозвали «Гора Мертвецов». Очень много загадок. Но так ли всё необъяснимо? Автор создаёт документальную реконструкцию гибели туристов, предлагая читателю самому стать участником поисков.


В тисках Бастилии

Мемуары де Латюда — незаменимый источник любопытнейших сведений о тюремном быте XVIII столетия. Если, повествуя о своей молодости, де Латюд кое-что утаивал, а кое-что приукрашивал, стараясь выставить себя перед читателями в возможно более выгодном свете, то в рассказе о своих переживаниях в тюрьме он безусловно правдив и искренен, и факты, на которые он указывает, подтверждаются многочисленными документальными данными. В том грозном обвинительном акте, который беспристрастная история составила против французской монархии, запискам де Латюда принадлежит, по праву, далеко не последнее место.