После бала - [72]

Шрифт
Интервал

– Я открою, – закричал Рэй и быстро зашагал к двери, держа Томми на руках.

«Ты повеселишься, – сказала я себе. – Ты хорошо отдохнешь».


И ведь мне правда стало весело после пары дайкири. Джей-Джей назначил себя барменом, что немного меня раздражало, но поскольку хозяин дома, Рэй, не возражал, то и я решила расслабиться. Мы с Сиэлой стояли у бассейна, курили и смотрели, как Тина с Томми играют на площадке. Она взяла с собой няню, так что я была неожиданно освобождена от обязанности уложить Томми спать.

– Когда у нее выходной? – спросила я, показывая на детей.

– Вторник. Она просила воскресенье – церковь и все такое, но по воскресеньям всегда есть чем заняться, ты же меня понимаешь?

Я кивнула.

– И, – продолжила она, – у меня есть маленький сюрприз. Мы снова ждем ребеночка! Надеемся, это маленький Джей-Джей. Доктор сообщил мне об этом вчера, но я, конечно же, знала и раньше.

Она сделала глоток дайкири и провела ладонью по животу. Я заметила это, как только она вошла. На ней был облегающий сарафан, и хотя животика еще заметно не было, она постоянно поглаживала свой живот кончиками пальцев. Только беременные так делают. Тине было два года, обычно именно в это время родители и решают завести второго ребенка.

– Прекрасные новости, – сказала я. – Из Тины выйдет прекрасная старшая сестра. – Мне в голову не пришло других эпитетов, кроме «прекрасный».

Сиэла засмеялась.

– Она будет ужасной сестрой. Она думает, что весь мир вращается лишь вокруг нее. Впрочем, пока так и есть. В этом вся прелесть того, чтобы быть единственным ребенком. – Она сделала паузу и промокнула лицо салфеткой. – Мы с тобой были единственными детьми, и мир действительно крутился вокруг нас. Возможно, мне не помешало бы иметь младшую сестренку или брата.

– Быть может, ты и права, – отозвалась я. Мир никогда не вращался вокруг меня. Он вращался вокруг моей мамы. И Джоан.

Я ждала, пока Сиэла скажет, что Джоан была мне, как сестра. «Ну же, – думала я, – скажи это». Но Сиэла просто сделала еще одну затяжку; когда она заговорила, то ее слова были вовсе не о Джоан.

– А как обстоят дела с младшей сестренкой для Томми? Когда она появится?

Я инстинктивно похлопала себя по животу и вдруг поняла, что меня больше не пугает мысль о втором ребенке.

– Ох, – быстро сказала я. – Пускай природа решает сама. Но надеемся, что скоро.

Меня удивило собственное признание; Сиэлу оно тоже ошеломило. У меня вдруг закружилась голова от одной только мысли. Еще один ребенок! И может, Сиэла была права, может, это правда будет маленькая девочка.

Переживания о Джоан хорошо влияли на мою фигуру: на мне были шорты с высокой талией и рубашка, которую я завязала на пупке.

– Худышка, – сказала Сиэла, увидев меня, и Рэй признательно посмотрел на меня, когда я вышла из спальни.

Позже, когда мы съели наши стейки средней прожарки, а дети, надкусив хот-доги и огромные куски торта, ушли спать с няней, мы сели на улице за столом, который освещали только гирлянды с изображением бога Тики. Я была немного пьяна. Я не ощущала боли. Я курила свою миллионную сигарету, и в мягком свете фонариков все выглядели такими прекрасными. Особенно Рэй, который трогал мою коленку под столом.

Жара, мешавшая нам весь день, стала уютной, как только зашло солнце. Был даже легкий бриз, хотя, может, я просто придумала его.

Я видела мелькание в окнах идеальных домов наших соседей: телевизор, кот, сидящий на подоконнике. Крыша с испанской черепицей, кирпичная стена, заросшая плющом.

Мне было хорошо – вот что я пытаюсь сказать. Я испытывала умиротворение. Джоан была где-то далеко-далеко, развлекалась с Сидом Старком. «Ее жизнь – не моя жизнь», – думала я, и эта фраза, простая, но правильная, оставалась со мной до конца вечера. Мне пока не хотелось, чтобы Сиэла с Джей-Джеем ушли.

– Вы видели «Хроники»? – спросила Сиэла.

Я настороженно выпрямила спину. Я моментально поняла – не именно то, что она скажет, но то, что речь пойдет о Джоан. Я попыталась послать ей безмолвный сигнал: не надо, не надо, не надо.

Конечно, Сиэла знала, что Джоан – причина наших с Рэем ссор. Я специально не упоминала ее имя весь вечер. Но, возможно, она понятия не имела, насколько крепко Джоан пришила себя, точнее – я ее пришила к себе и к нашему браку.

– Пролистал от корки до корки, – сказал Рэй, и Джей-Джей засмеялся.

Рэй не догадывался, о чем шла речь. Я думала, что Сиэла скажет что-то типа того, что Джоан сегодня не появилась в колонке «Глашатая», – я это проверила первым делом! Как же я злилась. Я постучала сигаретой о пепельницу. Сиэла выглядела чрезмерно ярко – слишком много макияжа. И что за накладные ресницы?

Рэй и Джей-Джей говорили о бизнесе, обсуждали свои мужские проблемы, и мне захотелось ударить их обоих. Я должна была услышать то, что хотела поведать Сиэла.

– Я не видела, – сказала я, перебив Джей-Джея. – Не было возможности.

– Там огромная фотография Сида Старка! На открытии нового клуба «Хулахуп». – Сиэла рассмеялась. – Интересно, будут ли там официантки носить юбки хула[4].

– Старк? – спросил Рэй, и мне стало ясно, что он понятия не имеет, кто такой Сид. Я не рассказывала ему.


Еще от автора Энтон Дисклофани
Наездницы

Теа было всего пятнадцать, когда родители отправили ее в закрытую престижную школу верховой езды для девушек, расположенную в горах Северной Каролины. Героиня оказывается в обществе, где правят деньги, красота и талант, где девушкам внушают: важно получить образование и жизненно необходимо выйти замуж до двадцати одного года. Эта же история – о девушке, которая пыталась воплотить свои мечты…


Рекомендуем почитать
За Кубанью

Жестокой и кровавой была борьба за Советскую власть, за новую жизнь в Адыгее. Враги революции пытались в своих целях использовать национальные, родовые, бытовые и религиозные особенности адыгейского народа, но им это не удалось. Борьба, которую Нух, Ильяс, Умар и другие адыгейцы ведут за лучшую долю для своего народа, завершается победой благодаря честной и бескорыстной помощи русских. В книге ярко показана дружба бывшего комиссара Максима Перегудова и рядового буденновца адыгейца Ильяса Теучежа.


Сквозь бурю

Повесть о рыбаках и их детях из каракалпакского аула Тербенбеса. События, происходящие в повести, относятся к 1921 году, когда рыбаки Аральского моря по призыву В. И. Ленина вышли в море на лов рыбы для голодающих Поволжья, чтобы своим самоотверженным трудом и интернациональной солидарностью помочь русским рабочим и крестьянам спасти молодую Республику Советов. Автор повести Галым Сейтназаров — современный каракалпакский прозаик и поэт. Ленинская тема — одна из главных в его творчестве. Известность среди читателей получила его поэма о В.


В индейских прериях и тылах мятежников

Автобиографические записки Джеймса Пайка (1834–1837) — одни из самых интересных и читаемых из всего мемуарного наследия участников и очевидцев гражданской войны 1861–1865 гг. в США. Благодаря автору мемуаров — техасскому рейнджеру, разведчику и солдату, которому самые выдающиеся генералы Севера доверяли и секретные миссии, мы имеем прекрасную возможность лучше понять и природу этой войны, а самое главное — характер живших тогда людей.


Плащ еретика

Небольшой рассказ - предание о Джордано Бруно. .


Поход группы Дятлова. Первое документальное исследование причин гибели туристов

В 1959 году группа туристов отправилась из Свердловска в поход по горам Северного Урала. Их маршрут труден и не изведан. Решив заночевать на горе 1079, туристы попадают в условия, которые прекращают их последний поход. Поиски долгие и трудные. Находки в горах озадачат всех. Гору не случайно здесь прозвали «Гора Мертвецов». Очень много загадок. Но так ли всё необъяснимо? Автор создаёт документальную реконструкцию гибели туристов, предлагая читателю самому стать участником поисков.


В тисках Бастилии

Мемуары де Латюда — незаменимый источник любопытнейших сведений о тюремном быте XVIII столетия. Если, повествуя о своей молодости, де Латюд кое-что утаивал, а кое-что приукрашивал, стараясь выставить себя перед читателями в возможно более выгодном свете, то в рассказе о своих переживаниях в тюрьме он безусловно правдив и искренен, и факты, на которые он указывает, подтверждаются многочисленными документальными данными. В том грозном обвинительном акте, который беспристрастная история составила против французской монархии, запискам де Латюда принадлежит, по праву, далеко не последнее место.