После бала - [30]

Я кивнула. Казалось, это был самый простой способ избежать противодействия.

Но я все еще чувствовала, что Иди смотрит на меня. Спустя какую-то секунду она снова заговорила:

– Она просила об этом раньше?

Я слишком устала, чтобы врать.

– Да, – ответила я. – Она начала просить об этом около недели назад. Может, больше. Не помню.

Я посмотрела на Иди и удивилась, потому что она выглядела довольной. Потом я поняла причину. Я не помогла маме. Я хорошая девочка в глазах Иди. Я знала, что делать хорошо, а что – плохо. Она положила руку мне на голову. Приятно, когда к тебе прикасается небольной человек.

– Не люблю, когда люди вмешиваются в Божью работу, – сказала она, а я снова кивнула, ощутив, как сжалось мое горло.

– Я так и делаю, – промолвила я. – Не вмешиваюсь. – На всякий случай я решила пояснить: – Я не могу.

Я уронила маму в пятницу, а в воскресенье вечером Дори с мужем заехали за Иди на своем большом синем «линкольне» – подарке от Фортиеров, – чтобы вместе поехать в церковь. Она не вернется до следующего утра. Мама перестала говорить после того вечера. Она стонала, кричала, издавала другие звуки, но последними ее словами, что я слышала, была просьба о том, чтобы я отправила ее спать.

В тот вечер пришла Джоан, так что мне не пришлось остаться с мамой наедине. На ужин я приготовила для Джоан сэндвичи с арахисовым маслом, а она налила нам по бокалу маминого сладкого белого вина, которое мы попивали в моей комнате, бесконечно слушая «Always» Фрэнка Синатры, – Джоан сидела на куче подушек и, как только песня заканчивалась, снова ставила пластинку. Я уснула на своем покрывале и проснулась от того, что Джоан укрывала меня одеялом. Нужно было встать и пойти к маме. Не следовало оставлять ее одну. Но я оставила. В следующий раз я проснулась от маминых криков.

– Что случилось? – охнула Джоан, хотя все и так было ясно.

Я знала, что нужно делать. Нужно было спуститься в холл, затем побежать к маме в комнату и помочь ей. Ей было больно; это было понятно по ее крику, тогда уже стихающему. Но я не сделала ничего. Я даже не села.

– Послушай, – сказала я, прикладывая палец к губам. – У нее нет сил кричать слишком долго. – И тогда я закрыла глаза и затрясла головой. – Я больше не могу, Джоан.

Джоан не ответила. Она сидела ко мне спиной, поэтому я не видела ее лица.

– Она хочет, чтобы я дала ей больше таблеток. – Вот, я призналась. – Она хочет, чтобы они убили ее, – сказала я, тщательно подбирая слова.

– Я поняла, что ты имеешь в виду. – Джоан повернулась ко мне так, что я смогла увидеть ее красивый профиль в лунном свете. – И?

– И… – промямлила я.

Крики мамы стихли. Я начала всхлипывать. Истерика поднималась по моему горлу.

– Я уронила ее. Она хотела принять ванну, а я уронила ее. Она была такая скользкая в моих руках. Как ребенок. Я хотела удержать, но уронила ее. Я…

– Тихо, – сказала Джоан. Она полностью повернулась ко мне. – Мама говорит, что через неделю ее не станет.

– Через неделю, – повторила я и проглотила очередной всхлип. Это казалось вечностью. – Я пыталась размять таблетки, но не смогла дать ей. Я отнесла их в ванную и высыпала в ступку, но не смогла. – Я затрясла головой. – Не смогла.

Джоан долго изучала меня.

– Я не думаю, – наконец сказала она, – что неделя сыграет большую роль.

Эти ли слова я хотела услышать все это время? Не знаю. Даже сейчас не могу сказать.

– Это будет ужасная неделя, – сказала я лишь для того, чтобы убедиться, что я правильно ее поняла.

– Тогда давай сделаем это сегодня.

После этих слов я почувствовала облегчение. Я больше не думала об Иди, о том, как категорично она отнеслась бы к моим – к нашим действиям. Я думала лишь о задании, стоящем перед нами. Я вошла в комнату мамы и взяла ступку с пестиком и таблетки. Я дала их Джоан, которая стояла за дверью, затем подошла к маме, она смотрела на меня. В ее взгляде читалась тревога. Я успокаиваю себя мыслью, что она все понимала. Ее одеяла были на ее талии, а она дрожала. Я подошла, чтобы укрыть ее, укрыть руки, как она всегда просила, но она издала низкий, дикий, предупреждающий звук. Как я поняла, он означал, что если я притронусь к ней, то сделаю больно.

– Я тебя не трону, – сказала я. – Обещаю.

Мама была в ужасе. Исходящие из нее звуки были дикими, и ее взгляд был тоже диким.

– Обещаю, – повторила я.

Джоан постучалась в двери. Это случилось быстрее, чем я ожидала.

– Сейчас войдет Джоан. Она тебя покормит. А ты ей позволишь, правда? Ты позволишь ей сделать то, что я не смогла.

Я как можно нежнее притронулась к маме. Она стерпела мое прикосновение. Ее кожа была холодная и шершавая. Она будто отслаивалась.

– Входи, – позвала я Джоан.

На секунду – когда Джоан поднесла первую ложку ко рту мамы – я засомневалась, что мама будет есть то, что она ей даст, но затем мама открыла рот – в подтверждение, что она поняла. По крайней мере я тогда так думала.

Когда все было кончено, Джоан ушла. Я взяла шерстяное одеяло с кушетки и взобралась на кровать, очень-очень осторожно. Мама всегда учила меня тише двигаться, мягче ходить, сдержанно разговаривать. Передвигаться по дому, не привлекая внимания.