Послания - [7]

словно облако полуживое,

я вернусь, пролечу над Москвою,

прокружусь тополиным листом.

Неужели надеяться поздно?

Звёзды светятся ровно и розно,

догорают мои корабли.

Снится мне обнажённое море,

просыпаюсь от счастья и горя —

это пройдено, это – вдали.

Это в прошлом, а я – в настоящем,

в ледяном одиночестве спящем,

ах, как море моё далеко.

Словно детство – прохладно и трудно

под ладонями плещется чудно

голубое его молоко.

И пока я с пером и бумагой —

бродит ветер приблудной дворнягой

берегами твердеющих рек.

И ползёт, и кружит, и взлетает,

и к губам человека взметает

пресноводный нетающий снег.

«Се творчество! Безумной птицей…»

Се творчество! Безумной птицей

Над зимним городом кружит,

Зовёт с отечеством проститься,

Снежинкой дивною дрожит.

И человеки легковерны

Охотно поддаются на

Её призыв высокомерный,

Как будто истина она.

Проходит день, и две недели,

У беллетриста бледный вид.

Он над бумагой, не при деле,

С утра до вечера сидит.

Гоненья, смерть – ему неважно,

Парит в безбрежной синеве,

И вдохновенья холод влажный

Ползёт по лысой голове.

Се – творчество! Как некий выстрел

Вдруг раздаётся впереди,

И керосиновой канистрой

Воспламеняется в груди.

Спеши, трагический художник,

Терзай палитру и треножник,

Кистей и красок не жалей

Для роковых своих страстей!

Проходит год, и два, и восемь.

У живописца бледный вид.

Он за столом в глухую осень

С бутылкой крепкого навзрыд.

А где же творчество? Угасло!

А где возвышенная цель?

Всё позади. Остались масло,

Мольберт, бумага, акварель.

Любовь – коварная наука,

Ей далеко не всякий рад.

Но жизни творческая штука

Ещё опасней во сто крат.

И если ты беззлобный нытик —

Не поддавайся ей вовек.

Она умеет много гитик,

А ты лишь слабый человек.

ПАМЯТИ ПАСТЕРНАКА

Зима надвигается. Снова

какой-нибудь угол глухой

под слёзы ребенка больного

покроется снежной трухой.

И после всех выплат и выдач

в итоге останется хер.

Простите, Борис Леонидыч,

невежливый этот пример.

Застрянут в грязи, недоехав,

недопив, рыдая в туман,

осенние сумерки чехов

и прочих восточных славян.

Потомок на вашу могилу

сирень принесёт в стакане,

и тоже, дыша через силу,

напишет стихи о войне.

Кладбищенской тропки изгибы

вложить попытается в стих,

и скажет земное спасибо

за то, что остался в живых.

За ветер, за позднюю славу,

за рощу в конце сентября,

за выстрел – не ради забавы,

а чтобы не мучился зря.

Над городом тучи нависли.

На дачах шинкуют и спят.

Не будем считаться, Борис

Леонидыч, я сам виноват.

Уж лучше, сквозь мир наизнанку,

где кровью шумит водосток,

нащупать снотворного банку,

да тихо заплакать в платок…

«Завидовал летящим птицам и камням…»

Завидовал летящим птицам и камням,

И даже ветру вслед смотрел с тяжёлым сердцем,

И слушал пение прибоя, и разбойный

Метельный посвист. Так перебирать

Несовершенные глаголы юности своей,

Которые ещё не превратились

В молчание длиннобородых мудрецов,

Недвижно спящих на бамбуковых циновках,

И в головах имеют иероглиф ДАО,

И, просыпаясь, журавлиное перо

Берут, и длинный лист бамбуковой бумаги.

Но если бы ты был мудрец и книгочей!

Ты есть арбатский смерд, дитё сырых подвалов,

И философия витает над тобой,

Как серо-голубой стервятник с голой шеей.

Но если бы ты был художник и поэт!

Ты – лишь полуслепой, косноязычный друг

Другого ремесла, ночной работы жизни

И тщетного любовного труда, птенец кукушки

В чужом гнезде, на дереве чужом.

И близится весна, и уличный стекольщик

Проходит с ящиком по маленьким дворам.

Зелёное с торцов, огромное стекло

Играет и звенит при каждом шаге —

Вот-вот блеснёт, ударит, упадёт!..

Так близится весна. И равнодушный март

Растапливает чёрные снега, и солнечным лучом

В немытых зимних окнах разжигает

Подобие пожара. И старьёвщик

Над кучей мусора склоняется, томясь.

«Жизнь людская всего лишь одна…»

Жизнь людская всего лишь одна.

Я давно это понял, друзья,

И открытия делаю я,

Наблюдая за ней из окна.

Там прохожий под ветром дрожит,

И собака большая бежит,

После вьюги полночной с утра

Белым снегом сияет гора.

Даже в самом начале весны

Человеки бывают грустны,

И в отчаянье приходят они,

Если время проводят одни.

Я совсем не мелю языком —

Этот опыт мне очень знаком,

Чтобы весело жить, не болеть,

Очень важно его одолеть.

И конечно, поэт Владислав

Ходасевич безумно не прав —

Только мусор, и ужас, и ад

Уловил за окном его взгляд.

И добавлю, что Хармс Даниил

Тоже скептик неправильный был —

Злые дети играли с говном

За его ленинградским окном.

Не горюй, если сердце болит!

Вон в коляске слепой инвалид —

Если б был он без рук и без ног,

Далеко бы уехать не смог.

Но имея коляску и пса,

Не снимает руки с колеса,

И хорошие разные сны

Наблюдает заместо весны.

Умирает один и другой.

Человек без ноги и с ногой.

Но подумаю это едва —

Распухает моя голова.

И опять за огромным окном

Жизнь куда-то бежит с фонарём,

Жизнь куда-то спешит налегке

С фонарём и тюльпаном в руке.

«Стихи Набокова. Америка. Апрель…»

Стихи Набокова. Америка. Апрель.

Подсчитаны мои потери,

И слёзы высохли, и запоздалый хмель

Развеялся. Глазею – и не верю

Ни первой зелени, ни розам на столе.

Не теребите, Бога ради!

Иной паломник и в Святой Земле

Не обретает благодати.

Разлукой мучаясь, с трудом переходя

В разряд теней, довольных малым,

Вдруг видишь, что асфальт в испарине дождя

Сияет нефтью и опалом.