Послание к Римлянам - [24]

Далее следует жестокое разоблачение морального падения языческого мира. Тщательное изучение этого обличительного текста навело некоторых исследователей на мысль, что Павел писал, находясь под влиянием истории падения Адама, а также иудейской критики языческого идолопоклонства в Книге Премудрости Соломона.

Профессор Морна Хукер пишет, что Павел изображал «человеческий грех в свете его истинно библейского происхождения, описанного в истории творения и падения в книге Бытие»[117]. Другие подхватили эту мысль, ибо здесь без труда просматриваются параллели с прошлым. Например, вторя книге Бытие, Павел обращается к «созданию мира» (20) и к делению творений на «птиц, четвероногих и пресмыкающихся» (23), используя такие слова, как «слава», «образ и подобие» (23). Он напоминает о том, что человеческие существа обладают знанием о Боге (19, 21), напоминает также об их стремлении стать «мудрыми» (22), их отказе оставаться в зависимости (18, 21), замене «истины Божией ложью» дьявола (25) и об их понимании, что такой бунт ведет к «смерти» (32; ср.: 5:12 и дал.). Отсюда следует, что Павел писал, опираясь на общее библейское основание — историю творения и падения, однако это еще не доказывает его намерения пересказать историю Адама.

Убедительней звучит то, что Павел обращается к апокрифической Книге Премудрости Соломона, особенно к главам 13–14, где представлена эллино–иудейская полемика о языческом идолопоклонстве. Сэнди и Хедлэм составили таблицу, в которой показаны параллели между Книгой Премудрости и Посланием к Римлянам [118]. Очевидно, что главы Книги Премудрости говорят о человеческой неспособности познать Бога через Его творения («…которые из видимых совершенств не могли познать сущего»)[119], о греховности и мерзости идолопоклонства («но более жалки те, …которые называют богами дела рук человеческих»)[120], о том, что «служение идолам, не достойным именования, есть начало, причина и конец всякого зла»[121], упоминают сексуальное «растление», «вероломство, мятеж, клятвопреступление и расхищение имуществ»[122] и приводят к выводу, что «неизвинительны» те, кто не видит Бога в Его творениях[123]. Но эти сходные черты обнаруживаются в массе второстепенного материала и недостаточно близки между собою, чтобы можно было говорить о сознательном заимствовании. Более вероятно, что Павел опирался скорее на критику идолопоклонства ветхозаветными пророками, чем на Книгу Премудрости. Я согласен с Годетом в том, что есть огромная разница между «смягченным и поверхностным толкованием идолопоклонства» в книге Премудрости и «глубоким психологическим анализом» Павла[124].

Возвращаясь к тексту Павла, мы встречаемся с его высказыванием о том, что «открывается гнев Божий с неба на всякое нечестие и неправду человеков» (18).

Само упоминание о гневе Божьем в наши дни вызывает у людей замешательство и даже скептицизм. Как может гнев, спрашивают они, приравненный Иисусом в Его Нагорной проповеди к убийству (Мф. 5:22) и названный Павлом проявлением нашей греховной человеческой природы, несовместимый с нашей новой жизнью во Христе (Гал. 5:19 и дал.; Еф. 4:31; Кол. 3:8), — как может этот гнев ассоциироваться с образом святого Бога? И действительно, размышление о гневе Божьем поднимает три вопроса: о его природе, об объектах его действия и его проявлениях.

1. Что такое гнев Божий?

Если мы хотим сохранить целостность Священного Писания, мы не должны впадать в крайности при определении понятия гнева Божьего. С одной стороны, некоторые не видят различия между Божьим и греховным человеческим гневом. С другой стороны, некоторые считают, что следует вообще отказаться от понятия гнева как личного свойства Бога или Его отношения к миру.

Человеческий гнев — вещь весьма неправедная, хотя и существует такое понятие, как «справедливый гнев». Это неразумная и неконтролируемая эмоция, вмещающая в себя тщеславие, враждебность, злобу и жажду мести. Совершенно очевидно, что Божий гнев абсолютно свободен от этих ядовитых компонентов.

Родоначальником идеи отказа от понятия личного гнева Бога как качества, недостойного Его, обычно считается К. Н. Додд, чьи комментарии к Посланию были опубликованы в 1932 г. Он аргументировал свое мнение тем, что «Павел ни разу не использует глагол «гневаться» применительно к Богу как к субъекту», а очень часто он использует глагол «любить». Также существительное orge (гнев) встречается лишь три раза в сочетании «гнев Божий», но постоянно как «гнев» безотносительно Бога, посредством безличного повествования [125]. Додд приходит к выводу, что Павел делает попытку показать «не отношение Бога к человеку, но неизбежный причинно–следственный процесс, совершающийся во всеобщем бытии»[126]. А. Т. Хэнсон продвинулся еще дальше в развитии данной концепции в работе «Гнев Агнца» (1959), где утверждал, что гнев Божий — понятие «совершенно безличное»[127] и представляет собой «неизбежный процесс исторического вырождения греха»[128].

Однако совершенно очевидна несостоятельность аргумента, что выражение «гнев Божий» встречается в тексте намного реже, чем слово «гнев». Ведь аналогичным образом Павел обращается и с понятием «благодать». В конце главы 5 он говорит и о «благодати Божией» (15), и просто о «благодати», которую он тем не менее характеризует как «преизобилующую» (20), «царствующую» (21) и как самое личностное из всех качеств Бога. Очевидно, что если «благодать» — это Бог, поступающий по благодати, то «гнев» — это Бог, поступающий согласно Своему отвращению ко греху. Это есть Его «глубоко личная ненависть» к злу