Поскрёбыши - [29]
Ранней холодной зарею Олег проснулся, ровно кто его толкнул. На противоположной нижней полке мальчика не было. Только одеяльце домашнее стояло домиком – пустое. Олег тронул его, одеяльце опало. Похитили. Кто? в купе никого не было. кроме его да сына. Ну как же не было? а сонмище чертей? Полазивши под столом, наш Шерлок Холмс нашел след грязного копытца. на упавшей скатерке. ОНИ! в милицию сообщать нельзя: попадешь в сумасшедший дом. Только этого не хватало. Москва. Олег завернул свою сумку в детское одеяльце, чтоб не полошить проводницу, и вышел на перрон. Приехали. С чем я вас и поздравляю.
Куда идти? К Воробьевым без Никитки нельзя. К чужой женщине, у которой жил – рано. Олег раскрыл сумку, засунул в нее уютное одеяльце, застегнул кое-как и пошел… в церковь. Господи, какая путаница царит в мозгу постсоветского человека. Церковь была закрыта. Олег постоял у ворот, неловко с отвычки перекрестился и отправился всё же к женщине. Ее звали Жанной. Неважно. С таким же успехом ее могли звать и Маргаритою. Как ни зови, она чужая и может в любую минуту быть заменена.
Трагичность жизни смягчается детской улыбкой. Но белая раса уже нацелена на вымирание. Тонкий цивилизованный человек не готов переносить грязных памперсов и неуемного крика. То, что родится от пьющей русской провинции, частенько и к службе в армии негодно. Интеллигентные семьи вроде воробьевской, подсевшие на современные опасные лекарства, производят всё больше и больше неполноценных детей. В Никиту же подмешался с Ларисиной стороны простодушный радостный ген. Никитушка проснулся с той самой улыбкой, какая искупает насилье, обман, разочарованье и вообще. Где проснулся? Ну куда, вы думаете, черти могли принести полюбившегося им звонаренка даже без Олежкиного старенького одеяльца, грея лишь своим дьявольски жарким телом?. Ну, нашли куда принести, уж они сообразят. Ихнее бесовское становище помещалось в заброшенном храме, на территории покинутого почтового ящика. Под Москвой, за бетонным забором. Сиганув через него, мценские черти отомкнули когтями замок на церкви, использовавшейся четверть века как сверхсекретная лаборатория. Постоянной московской прописки бесенята Шустрик, Шортик и Шельмец толкались боками – кто раньше пролезет в узкую щель с трудом открывавшейся двери. Чиркнув черт его знает чем, черти разожгли огонь в боковом пределе. Постелили черт знает чьи шкуры – вернее всего козлиные – и уложили украденное дитя. Тут оно и проснулось от тепла, тут и улыбнулось мерзким бесовским рожам. Александра той порой летела в Упсалу к своему Нильсу – ровнехонько так летела на светлый июньский север. Профессор Воробьев пил утренний кофий. Его мадам занималась йогою на двуспальном сундуке. Олег нехотя миловался с любвеобильной Жанною (или Маргаритой, или как там ее). Иван Антоныч пришел за Никиткою, разбудил Ларису и вместе с ней осознал случившееся. Им всё было ясно: мальчик уже у Воробьевых. Изъять у них Никиту было практически невозможно. Это юридическое ПМЖ – постоянное место жительства ребенка. Только если Воробьевы сами не справятся и запросят пардону, что очень может быть, но тут придется выждать. Если б господь на мгновенье дал верному своему звонарю увидеть вертеп, где пробудился юный дружка его – наверняка бы Иван Антоныч окочурился.
Вот так дни и шли. Всяк что-нибудь да думал. Александра в Упсале любилась со своим Нильсом. Думала, что щедрая Лариса, не растратив своего материнского потенциала на многочисленных выпусков детдомовцев и собственного бестолкового сына, присвоила Никитку и будет его растить, хоть ей кол на голове теши. Звонарь у нее подпевала, не стоит обращать вниманья. Сашенька не давала о себе знать. Подсела на кайф – у нее в характере было. Воробьевы думали: не наше дело. Пусть родители вызволяют ребенка из Мценского плененья. Привезут – мы возьмем. Определим в школу для дураков. Перебьемся. Вырастим. Лариса с Иван Антонычем думали: Воробьевы люди гордые, нескоро помощи попросят. Олег же думал: пропала моя головушка. Богу не послужил – теперь вот разбирайся с чертями. И ничего не предпринимал. А что тут предпримешь. Матери не звонил – они как бы друг на друга обиделись, ребенка не поделили. На самом деле не знал, что сказать. Ходил Олег на работу, стоял точно остолоп возле автомобиля-образчика с распахнутыми настежь дверцами. Изредка заглядывал дядя, хмуро кивал племяннику. Навязался на мою голову, нуль без палочки. И ни о чем Олега не спрашивал.
Черти Никитку не обижали, избави Вельзевул. Июнь распогодился до своей июньской кондиции. Беси принесли мальчику рубашку и штанцы (где-то сняли с веревки). Сандалики утащили с чужого крыльца, заодно и носочки. Всё подошло Ловкие они, черти, черт их возьми. И курточку ему, и бейсболочку – всё почти новенькое. Старались для ребенка. Жарили на адской сковородке вполне приличные котлеты. Умоют дитя из кадушки, откуда выпрыгнет перепуганная лягва, и поведут гулять по подмосковному еловому лесочку. Ворота железные в бетонном заборе покопались и открыли. Никитка выступает будто королевич. Кто во время прогулки встретится – черти отвернут свои темные свинячьи рыльца и смирнехонько разминуются на тропе. И никаких тебе школ для дураков. Сами в них учитесь. А чтоб не скучал их беленький бесеныш, нашли в кладовке бывшего храма небольшой колокол. Позеленевший, с отколотым краешком. Лазали, карабкались, исхитрились – подвесили на чугунную распорку под куполом, и веревку опустили чуть не до полу. Звони себе в утеху. Только черти, анархисты чертовы, жили не по часам, а как придется. Оттого глухой звон удивлял окрестных дачников в самое неподходящее время. Отец Андрон, что завел в местной администрации дело о восстановлении сего храма всех святых, земле русской просиявших, благополучно лежащее под сукном, сам в оскверненном храме не был уже года полтора. И то сказать, зрелище не из приятных. Однако слухи о звуках колокола в недрах полуразрушенного храма до него дошли. Батюшка сам услыхал сии звуки, проезжая мимо на велосипеде – рясу подоткнувши, дабы не попала в измасленную цепь. Счел звон благим предзнаменованьем. Подал еще одно прошенье в районную администрацию. Его подкололи скрепкою к первому.
В 2008 году вышла книга Натальи Арбузовой «Город с названьем Ковров-Самолетов». Автор заявил о себе как о создателе своеобычного стиля поэтической прозы, с широким гуманистическим охватом явлений сегодняшней жизни и русской истории. Наталье Арбузовой свойственны гротеск, насыщенность текста аллюзиями и доверие к интеллигентному читателю. Она в равной мере не боится высокого стиля и сленгового, резкого его снижения.
В этой книге представлены пьесы, киносценарий и рассказы Натальи Арбузовой.
Автор заявил о себе как о создателе своеобычного стиля поэтической прозы, с широким гуманистическим охватом явлений сегодняшней жизни и русской истории. Наталье Арбузовой свойственны гротеск, насыщенность текста аллюзиями и доверие к интеллигентному читателю. Она в равной мере не боится высокого стиля и сленгового, резкого его снижения.
Я предпринимаю трудную попытку переписать свою жизнь в другом варианте, практически при тех же стартовых условиях, но как если бы я приняла какие-то некогда мною отвергнутые предложения. История не терпит сослагательного наклонения. А я в историю не войду (не влипну). Моя жизнь, моя вольная воля. Что хочу, то и перечеркну. Не стану грести себе больше счастья, больше удачи. Даже многим поступлюсь. Но, незаметно для читателя, самую большую беду руками разведу.
Новая книга, явствует из названья, не последняя. Наталья Арбузова оказалась автором упорным и была оценена самыми взыскательными, высокоинтеллигентными читателями. Данная книга содержит повести, рассказы и стихи. Уже зарекомендовав себя как поэт в прозе, она раскрывается перед нами как поэт-новатор, замешивающий присутствующие в преизбытке рифмы в строку точно изюм в тесто, получая таким образом дополнительную степень свободы.
Герои Натальи Арбузовой врываются в повествование стремительно и неожиданно, и также стремительно, необратимо, непоправимо уходят: адский вихрь потерь и обретений, метаморфозы души – именно отсюда необычайно трепетное отношение писательницы к ритму как стиха, так и прозы.Она замешивает рифмы в текст, будто изюм в тесто, сбивается на стихотворную строку внутри прозаической, не боится рушить «устоявшиеся» литературные каноны, – именно вследствие их «нарушения» и рождается живое слово, необходимое чуткому и тонкому читателю.
Если бы у каждого человека был световой датчик, то, глядя на Землю с неба, можно было бы увидеть, что с некоторыми людьми мы почему-то все время пересекаемся… Тесс и Гус живут каждый своей жизнью. Они и не подозревают, что уже столько лет ходят рядом друг с другом. Кажется, еще доля секунды — и долгожданная встреча состоится, но судьба снова рвет планы в клочья… Неужели она просто забавляется, играя жизнями людей, и Тесс и Гус так никогда и не встретятся?
События в книге происходят в 80-х годах прошлого столетия, в эпоху, когда Советский цирк по праву считался лучшим в мире. Когда цирковое искусство было любимо и уважаемо, овеяно романтикой путешествий, окружено магией загадочности. В то время цирковые традиции были незыблемыми, манежи опилочными, а люди цирка считались единой семьёй. Вот в этот таинственный мир неожиданно для себя и попадает главный герой повести «Сердце в опилках» Пашка Жарких. Он пришёл сюда, как ему казалось ненадолго, но остался навсегда…В книге ярко и правдиво описываются характеры участников повествования, быт и условия, в которых они жили и трудились, их взаимоотношения, желания и эмоции.
Светлая и задумчивая книга новелл. Каждая страница – как осенний лист. Яркие, живые образы открывают читателю трепетную суть человеческой души…«…Мир неожиданно подарил новые краски, незнакомые ощущения. Извилистые улочки, кривоколенные переулки старой Москвы закружили, заплутали, захороводили в этой Осени. Зашуршали выщербленные тротуары порыжевшей листвой. Парки чистыми блокнотами распахнули свои объятия. Падающие листья смешались с исписанными листами…»Кулаков Владимир Александрович – жонглёр, заслуженный артист России.
Ольга Брейнингер родилась в Казахстане в 1987 году. Окончила Литературный институт им. А.М. Горького и магистратуру Оксфордского университета. Живет в Бостоне (США), пишет докторскую диссертацию и преподает в Гарвардском университете. Публиковалась в журналах «Октябрь», «Дружба народов», «Новое Литературное обозрение». Дебютный роман «В Советском Союзе не было аддерола» вызвал горячие споры и попал в лонг-листы премий «Национальный бестселлер» и «Большая книга».Героиня романа – молодая женщина родом из СССР, докторант Гарварда, – участвует в «эксперименте века» по программированию личности.
Действие книги известного болгарского прозаика Кирилла Апостолова развивается неторопливо, многопланово. Внимание автора сосредоточено на воссоздании жизни Болгарии шестидесятых годов, когда и в нашей стране, и в братских странах, строящих социализм, наметились черты перестройки.Проблемы, исследуемые писателем, актуальны и сейчас: это и способы управления социалистическим хозяйством, и роль председателя в сельском трудовом коллективе, и поиски нового подхода к решению нравственных проблем.Природа в произведениях К. Апостолова — не пейзажный фон, а та материя, из которой произрастают люди, из которой они черпают силу и красоту.
Один из главных «героев» романа — время. Оно властно меняет человеческие судьбы и названия улиц, перелистывая поколения, словно страницы книги. Время своенравно распоряжается судьбой главной героини, Ирины. Родила двоих детей, но вырастила и воспитала троих. Кристально честный человек, она едва не попадает в тюрьму… Когда после войны Ирина возвращается в родной город, он предстает таким же израненным, как ее собственная жизнь. Дети взрослеют и уже не помнят того, что знает и помнит она. Или не хотят помнить? — Но это означает, что внуки никогда не узнают о прошлом: оно ускользает, не оставляя следа в реальности, однако продолжает жить в памяти, снах и разговорах с теми, которых больше нет.
Роман «Жили-были старик со старухой», по точному слову Майи Кучерской, — повествование о судьбе семьи староверов, заброшенных в начале прошлого века в Остзейский край, там осевших, переживших у синего моря войны, разорение, потери и все-таки выживших, спасенных собственной верностью самым простым, но главным ценностям. «…Эта история захватывает с первой страницы и не отпускает до конца романа. Живые, порой комичные, порой трагические типажи, „вкусный“ говор, забавные и точные „семейные словечки“, трогательная любовь и великое русское терпение — все это сразу берет за душу.
Роман «Время обнимать» – увлекательная семейная сага, в которой есть все, что так нравится читателю: сложные судьбы, страсти, разлуки, измены, трагическая слепота родных людей и их внезапные прозрения… Но не только! Это еще и философская драма о том, какова цена жизни и смерти, как настигает и убивает прошлое, недаром в названии – слова из Книги Екклесиаста. Это повествование – гимн семье: объятиям, сантиментам, милым пустякам жизни и преданной взаимной любви, ее единственной нерушимой основе. С мягкой иронией автор рассказывает о нескольких поколениях питерской интеллигенции, их трогательной заботе о «своем круге» и непременном культурном образовании детей, любви к литературе и музыке и неприятии хамства.
Великое счастье безвестности – такое, как у Владимира Гуркина, – выпадает редкому творцу: это когда твое собственное имя прикрыто, словно обложкой, названием твоего главного произведения. «Любовь и голуби» знают все, они давно живут отдельно от своего автора – как народная песня. А ведь у Гуркина есть еще и «Плач в пригоршню»: «шедевр русской драматургии – никаких сомнений. Куда хочешь ставь – между Островским и Грибоедовым или Сухово-Кобылиным» (Владимир Меньшов). И вообще Гуркин – «подлинное драматургическое изумление, я давно ждала такого национального, народного театра, безжалостного к истории и милосердного к героям» (Людмила Петрушевская)