Поскрёбыши - [28]
Во Мценск он всё же поехал. Душа его чуяла, что Воробьевы Ларису в деньгах урезали. Так и было, но он по телефону боялся спросить, тянул. Мценск встретил Олега звоном. Звон был суровый, и день июньский невероятно холодный. Ветер, казалось, не хотел пускать Олега с вокзала на площадь – будто бы звон гнал его обратно в Москву. Ступай, ступай, без тебя обойдемся. Мать встретила его на пороге. «Никитка где?» - «На колокольне». – «Ты что, мать, спятила? такой ветер офигенный». – «Да ты поди посмотри». И вправду на колокольне ветер с ног сбивает. Иван Антоныч Никитку к себе веревкой привязал. Сам вызванивает в большие колокола, а пятилетний Никитка (довольно крупный) с чувством, с толком, с расстановкой звонит в маленький. Увидал Иван Антоныч Олега, крестится, кричит: изыди. Не Олег звонаря послушался – ноги его послушались. Ссыпался с колокольни по крутой лестнице, ледви-ледви шею не сломал. А черти его за полы куртки хватают, острыми коленками в зад пинают и хохочут скверным смехом. Господи, твоя воля. И не хошь, так вспомнишь семинарию.
Дома было и того хуже. Лариса хмурилась, вещичек Никиткиных собирать не хотела. Говорила: подожди Иван Антоныча, как он решит. Тоже нашелся хозяин. Хорошо хоть покормила, и то без улыбки. «Мать, вы что, все сговорились меня достать? Вы ее, Александру. На меня не наезжайте. Что я вам. мальчик дался? мне тридцать семь». Лариса только вздохнула. В воздухе беззвучно пронеслось: а какой толк, что тебе тридцать семь? чего, твою мать, то есть меня, ты достиг? Олег запальчиво ответил на ее невысказанную мысль: «Я у дяди в деле седьмой год». Тут Лариса высказалась вслух: «Знаю, знаю. Мне Володя звонил. Сто лет ты ему не нужен. Если б не покойная твоя бабка… Стоишь как дубина стоеросовая в демонстрационном зале. А сделки идут через интернет. Ты даже компьютера толком не освоил, всё за тебя Саша». – «Мать, я ж не виноват, что меня тогда незаконно исключили». – «Молчи лучше. Если б следователь покопал как следовает… Я тогда у Дмит Васильича в ногах валялась, колени его обнимала. Чтоб вспомнил, как с твоим дедом под одной шинелкою спали. Хорошо, Дмит Васильич по старым партийным связям сумел тебя отмазать. Могло и не получиться. Сидел бы ты, и к нонешнему дню вышел законченный вор. Вор в законе». – «Мать, неужто ты веришь, что это я тогда в Орле ночью…» - «Спроси свою совесть Меня не спрашивай. Раньше не верила. Но ты с тех пор столько всего натворил…»
Да, критический возраст – тридцать семь лет. Иной человек задумается: быть или не быть. Только не Олег. Олег уж как-нибудь да вывернется. Ему плюнь в глаза- божья роса. Появился на пороге звонарь с дружкою. Никита укутан – ни дать ни взять кочан капусты. Поверх всех одежек ремень с надежной пряжкой и кольцом для карабина. Страховка. Разрумянился. Иван Антоныч принес деньги, что батюшка дал. Как взрослому за работу в тяжелых условиях. Да, июнь больно неласков. Лариса Никитку раздевает, на Олега не глядит. И Никитка не смотрит. Вот чертенок маленький. Как взрослые, так и он. Туда же. А мне его везти. Поди, отбиваться станет. Сели обедать, Олег по второму разу. Выпили со звонарем. А тот больше помалкивает. Ну и ручищи у него. Июнь, говоришь, неласковый. Сами вы не больно-то ласковы. Стала Лариса со стола убирать. Тут Иван Антоныч и сказал – спокойно так. Ты, Олег, исключенный семинарист, всё едино как поп-расстрига. Тебе на том свете ничего хорошего не светит. Сын твой Никитка у господа бога любимое дитятко. В нем хитрого человечьего разума не будет, а одна святость. Глядишь, отцовы грехи отслужит. Не перечь господу богу. Отступись. Денег мы с тебя не просим, с тестя-тещи твоих соломенных тоже не спрашиваем. Мать твоя пенсию уж два года как получает, да моя пенсия - я в горячем цеху отработал. Да мы с Никитой еще при церкви кормимся. Не смотри, что я тут не живу. Одно словечко скажи Лариса свет Николавна – я мигом сюда переберусь. Мне собраться – только подпоясаться. А то их к себе возьму. Даже просторней будет. Стану Никитку всякому мастерству учить, кроме нашего звонарского – в этом его ангелы небесные наставят. Не скоро я помирать слягу, мне еще служить и служить. Так что за сына не беспокойся. Вырастим. Тебе мешать не станем – навещай. И Саша пускай тоже. В нее и сын-то пошел. В Александре твоей уже юродство видно. А ты как все люди. Как все люди и живи. Не вздумай чего. Там, воровать ребенка или что. Это тебе не сериал по телевизору.
Олегу крепко не понравилось всё от начала до конца. Нелюбезный прием, неприятные напоминания, недвусмысленные укоры. Что матери, что чужого старика. Смолчал, затаил в сердце. Ну. а эксплуатация пятилетнего ребенка (шести еще не исполнилось) на ветру, с веревкой на поясе, чуть что не на шее? Тут он просто обязан вмешаться. Его отцовский долг. Бурсак-недоучка, Олег стал по жизни атеистом. Не совсем последовательным, но всё же. Чертям тоже не понравилось происходящее, хоть и по другим мотивам. Они, черти. конечно же не любили церковного звона. Хотя с этим конкретным звонарем Иван Антонычем у них существовало нечто вроде джентльменского соглашенья. Однако ж беси – народ непостоянный. Тут они углядели себе обиду. Привыкли видеть в Никитке еще одного бесеныша, и вдруг – нате вам. ИХ Никитку на ЕВОЙНУЮ колокольню. И черти стали исподволь подначивать Олега. На что именно? выкрасть сына – само напрашивается. Подстрекаемый ими, Олег встал ночью с раскладушки, оделся в темноте, сумку на плечо. Дитя в одеяло (тяжеленькое стало дитя) – и драть когти. Сел на проходящий ночью поезд. Мценские черти во множестве разместились на третьей полке. Еще и не то бывало: их сотня залезала в грецкий орех, такой вот грех.
В 2008 году вышла книга Натальи Арбузовой «Город с названьем Ковров-Самолетов». Автор заявил о себе как о создателе своеобычного стиля поэтической прозы, с широким гуманистическим охватом явлений сегодняшней жизни и русской истории. Наталье Арбузовой свойственны гротеск, насыщенность текста аллюзиями и доверие к интеллигентному читателю. Она в равной мере не боится высокого стиля и сленгового, резкого его снижения.
В этой книге представлены пьесы, киносценарий и рассказы Натальи Арбузовой.
Автор заявил о себе как о создателе своеобычного стиля поэтической прозы, с широким гуманистическим охватом явлений сегодняшней жизни и русской истории. Наталье Арбузовой свойственны гротеск, насыщенность текста аллюзиями и доверие к интеллигентному читателю. Она в равной мере не боится высокого стиля и сленгового, резкого его снижения.
Я предпринимаю трудную попытку переписать свою жизнь в другом варианте, практически при тех же стартовых условиях, но как если бы я приняла какие-то некогда мною отвергнутые предложения. История не терпит сослагательного наклонения. А я в историю не войду (не влипну). Моя жизнь, моя вольная воля. Что хочу, то и перечеркну. Не стану грести себе больше счастья, больше удачи. Даже многим поступлюсь. Но, незаметно для читателя, самую большую беду руками разведу.
Новая книга, явствует из названья, не последняя. Наталья Арбузова оказалась автором упорным и была оценена самыми взыскательными, высокоинтеллигентными читателями. Данная книга содержит повести, рассказы и стихи. Уже зарекомендовав себя как поэт в прозе, она раскрывается перед нами как поэт-новатор, замешивающий присутствующие в преизбытке рифмы в строку точно изюм в тесто, получая таким образом дополнительную степень свободы.
Герои Натальи Арбузовой врываются в повествование стремительно и неожиданно, и также стремительно, необратимо, непоправимо уходят: адский вихрь потерь и обретений, метаморфозы души – именно отсюда необычайно трепетное отношение писательницы к ритму как стиха, так и прозы.Она замешивает рифмы в текст, будто изюм в тесто, сбивается на стихотворную строку внутри прозаической, не боится рушить «устоявшиеся» литературные каноны, – именно вследствие их «нарушения» и рождается живое слово, необходимое чуткому и тонкому читателю.
Если бы у каждого человека был световой датчик, то, глядя на Землю с неба, можно было бы увидеть, что с некоторыми людьми мы почему-то все время пересекаемся… Тесс и Гус живут каждый своей жизнью. Они и не подозревают, что уже столько лет ходят рядом друг с другом. Кажется, еще доля секунды — и долгожданная встреча состоится, но судьба снова рвет планы в клочья… Неужели она просто забавляется, играя жизнями людей, и Тесс и Гус так никогда и не встретятся?
События в книге происходят в 80-х годах прошлого столетия, в эпоху, когда Советский цирк по праву считался лучшим в мире. Когда цирковое искусство было любимо и уважаемо, овеяно романтикой путешествий, окружено магией загадочности. В то время цирковые традиции были незыблемыми, манежи опилочными, а люди цирка считались единой семьёй. Вот в этот таинственный мир неожиданно для себя и попадает главный герой повести «Сердце в опилках» Пашка Жарких. Он пришёл сюда, как ему казалось ненадолго, но остался навсегда…В книге ярко и правдиво описываются характеры участников повествования, быт и условия, в которых они жили и трудились, их взаимоотношения, желания и эмоции.
Светлая и задумчивая книга новелл. Каждая страница – как осенний лист. Яркие, живые образы открывают читателю трепетную суть человеческой души…«…Мир неожиданно подарил новые краски, незнакомые ощущения. Извилистые улочки, кривоколенные переулки старой Москвы закружили, заплутали, захороводили в этой Осени. Зашуршали выщербленные тротуары порыжевшей листвой. Парки чистыми блокнотами распахнули свои объятия. Падающие листья смешались с исписанными листами…»Кулаков Владимир Александрович – жонглёр, заслуженный артист России.
Ольга Брейнингер родилась в Казахстане в 1987 году. Окончила Литературный институт им. А.М. Горького и магистратуру Оксфордского университета. Живет в Бостоне (США), пишет докторскую диссертацию и преподает в Гарвардском университете. Публиковалась в журналах «Октябрь», «Дружба народов», «Новое Литературное обозрение». Дебютный роман «В Советском Союзе не было аддерола» вызвал горячие споры и попал в лонг-листы премий «Национальный бестселлер» и «Большая книга».Героиня романа – молодая женщина родом из СССР, докторант Гарварда, – участвует в «эксперименте века» по программированию личности.
Действие книги известного болгарского прозаика Кирилла Апостолова развивается неторопливо, многопланово. Внимание автора сосредоточено на воссоздании жизни Болгарии шестидесятых годов, когда и в нашей стране, и в братских странах, строящих социализм, наметились черты перестройки.Проблемы, исследуемые писателем, актуальны и сейчас: это и способы управления социалистическим хозяйством, и роль председателя в сельском трудовом коллективе, и поиски нового подхода к решению нравственных проблем.Природа в произведениях К. Апостолова — не пейзажный фон, а та материя, из которой произрастают люди, из которой они черпают силу и красоту.
Один из главных «героев» романа — время. Оно властно меняет человеческие судьбы и названия улиц, перелистывая поколения, словно страницы книги. Время своенравно распоряжается судьбой главной героини, Ирины. Родила двоих детей, но вырастила и воспитала троих. Кристально честный человек, она едва не попадает в тюрьму… Когда после войны Ирина возвращается в родной город, он предстает таким же израненным, как ее собственная жизнь. Дети взрослеют и уже не помнят того, что знает и помнит она. Или не хотят помнить? — Но это означает, что внуки никогда не узнают о прошлом: оно ускользает, не оставляя следа в реальности, однако продолжает жить в памяти, снах и разговорах с теми, которых больше нет.
Роман «Жили-были старик со старухой», по точному слову Майи Кучерской, — повествование о судьбе семьи староверов, заброшенных в начале прошлого века в Остзейский край, там осевших, переживших у синего моря войны, разорение, потери и все-таки выживших, спасенных собственной верностью самым простым, но главным ценностям. «…Эта история захватывает с первой страницы и не отпускает до конца романа. Живые, порой комичные, порой трагические типажи, „вкусный“ говор, забавные и точные „семейные словечки“, трогательная любовь и великое русское терпение — все это сразу берет за душу.
Роман «Время обнимать» – увлекательная семейная сага, в которой есть все, что так нравится читателю: сложные судьбы, страсти, разлуки, измены, трагическая слепота родных людей и их внезапные прозрения… Но не только! Это еще и философская драма о том, какова цена жизни и смерти, как настигает и убивает прошлое, недаром в названии – слова из Книги Екклесиаста. Это повествование – гимн семье: объятиям, сантиментам, милым пустякам жизни и преданной взаимной любви, ее единственной нерушимой основе. С мягкой иронией автор рассказывает о нескольких поколениях питерской интеллигенции, их трогательной заботе о «своем круге» и непременном культурном образовании детей, любви к литературе и музыке и неприятии хамства.
Великое счастье безвестности – такое, как у Владимира Гуркина, – выпадает редкому творцу: это когда твое собственное имя прикрыто, словно обложкой, названием твоего главного произведения. «Любовь и голуби» знают все, они давно живут отдельно от своего автора – как народная песня. А ведь у Гуркина есть еще и «Плач в пригоршню»: «шедевр русской драматургии – никаких сомнений. Куда хочешь ставь – между Островским и Грибоедовым или Сухово-Кобылиным» (Владимир Меньшов). И вообще Гуркин – «подлинное драматургическое изумление, я давно ждала такого национального, народного театра, безжалостного к истории и милосердного к героям» (Людмила Петрушевская)