Поскрёбыши - [12]
Мария вроде бы вняла мольбам запутавшегося Шестакова. Давно ли она сама была будто пташка в силках. Похоже, очередная гроза миновалась. Пес завилял хвостом. Алена прыскала в кулак от шуток своего однолетка Кольки. Женька продолжал глазеть больше на Марию, чем на Алену, но о женитьбе поговаривал. Ты поменьше говори – побольше делай. Шестаков вздохнул если не полной грудью, то всё же. Женщины, зачем вас так много. Адам с Евой в раю – и больше никого не надо.
Настоящая, не фигуральная гроза часто ходила в то лето. Так, денек даст передохнуть – и опять за свое. И вдруг над самой головой ка-ак жахнет! Матушка царица небесная. Грехи наши тяжкие. Свадьба Женькина назначена на конец октября. Это уже около дела. Шестаков приедет и останется немного подольше. Дайте душой передохнуть. Змея-тоска давит. Кто мое дитя присвоил и что из него вылепит? С кого будет спрос – вот в чем вопрос. Я не я, и лошадь не моя, и я не извозчик.
Всякий раз извиняюсь заново, залезая не в свое время. В данном случае нарочно начала пораньше с запасом в пять лет. Не хватило, даже близко к тому нет. Вперед время! время, вперед! Я переваливаю через момент написания этого текста. Дальше неведомое. Бежать впереди паровоза – мое свойство. Не взыщите, если что напортачу. А курское лето погремело-погремело за тучами и стихло. Яблоки уродились – хоть пруд пруди. Марии тридцать семь, она постарше Алисы всего на четыре года. Но чтоб рожать – избави бог. Придет «Володя» и всех порешит, мокрое место останется. Ни Марии не будет, ни дитяти, ни «учителя математики», ни сводника Кольки, ни укрывателя Женьки.
Алиса и впрямь вырвалась в октябре на работу. Никому не доверила своего дела, а ребенка доверила. Встретилась с Шестаковым как ни в чем не бывало. И ни слова о сыне: как, что? на даче ли, в Москве ли? Шестаков и не любопытствовал. Работы было как всегда немного. И, странное дело, друзей у Шестакова в Москве по-настоящему не имелось, окромя Алисы. Когда-то водились, но Шестаков всегда умудрялся их перерасти. В каком смысле – непонятно, но именно так. Длинная стройка возле школы на одной стороне улицы закончилась, на другой началась. Опять подъемный кран таскал бетонные плиты над балконами пятиэтажек. Шестаков насмотрелся на отчужденную, отчалившую Москву и пораньше подался в Курск к Женькиной свадьбе. В октябре багрянолистом увидел свой сад и обомлел: до чего хорош.
Хорош был и Женька-жених, верный воин компьютерных революций, великодушный друг. Если бы Шестаков был раздатчиком счастья – уж он бы Женьку не обделил. Уж он бы ему отмерил полной мерой. А невеста была просто Алена. Алена – она Алена и есть. Шестакову, раздираемому надвое, жизнь женатого человека сейчас представлялась неописуемым блаженством. Пропивали Женьку школьные учителя (учительницы), бывшие ученики, Аленины подружки, да родные жениха с невестой, да Шестаков с Марией и Колькой. Не так уж и много. Превращать воду в вино аки в Кане галилейской не потребовалось.
Шестаков вернулся в Москву – в Москве холодно и сухо. Ветер со скрежетом таскает корявые листья по асфальту. Алиса в неброском относительном трауре, но глаза из-под ресниц так и взлетают. Что такое? ЕГО убили. Снайпер. Охранник мог киллера на автомате подстрелить – выстрел на выстрел. Нет, дурак, вздумал живьем взять: хорошо знал дом, откуда стреляли. Тот ушел, представляешь себе? Хоронили вчера. Ты по нахалке задержался… они так поспешили… (Кого ж это так, точно воры вора пристреленного, выносили? И какова фамилия на памятнике? Небось не настоящая.) Алисе остались две квартиры, дача в Жаворонках, сын и – свобода. Грешно радоваться чужой смерти. Каков же должен быть гроб под такое брюхо? Владимир Прогонов выйдет на свободу через четыре года. Колька как раз будет в армии после института. Мы остались без крыши. Господи, твоя воля.
Алена толклась в «Колькином» доме и очень помогала отрешенной Марии. Названая сноха. Наш талисман. Ее ясноглазое центральнорусское лицо светилось в недрах сумрачного дома. Повезло Женьке. Нешто он не стоил? Парень ягодка, разве только в очках. Но в компьютерный век глаз не убережешь. Год начинался, топился в сенцах газовый котел. Колька прикладывал руку к обманчиво теплым изразцам голландских печей. Снег лежал пирожком на садовом столе, за которым летом пили чай. Самовар, также как и медный таз для варенья, прилагался к дому при его покупке.
На зимних каникулах по веселому солнышку Шестаков поспешил в Курск. Любовался Женькиной молодой женой, поддразнивал Кольку – тот едва разделался с очередными экзаменами. А перед глазами стоял, буквально стоял на робких ножках восьмимесячный детеныш, может, и впрямь похожий на Шестакова, бог его знает. Двуотцовство угнетало. Кто заказал Михаила – сам того не зная, отдал Шестакову Федора. В метрике записано: Волков Федор Юрьевич. Волков, не Шестаков. Конспирация. ЕГО фамилия вообще не должна упоминаться, даже имя как можно реже и постольку поскольку. Ребенка могли выкрасть – запросто. Откуда взялись имена Федор и Юрий – архистратиг Михаил думать не думал. Хватало ему о чем думать, покуда снайпер не продырявил черепа, прекратив всякую мысль. Об ЕГО смерти Марии тоже пришлось рассказать. Игра в прятки кончилась. Мария прочно настроилась на волну Шестакова и чувствовала что ни случись. Лучше рассказать как есть, иначе она еще и не то вообразит. О «Володе» не говорили. Мария, похоже, о феномене крыши, о роли архистратига Михаила в своей судьбе ничего не подозревала. Это было вне диапазона ее настройки. Любовь, измены, рожденья, смерти – тут она прозревала всё насквозь, кликуша деревенская, получившаяся из шляхетской панны под тяжким гнетом российской жизни. Пока-то еще «Володя» выйдет. Песня такая есть: «А мне сидеть еще четыре года». До беды еще нужно дожить. Довлеет дневи злоба его. Шестаков отбыл в Москву раньше срока, перекрестив из окна вагона стоящих на перроне Марию с Колькой.
В 2008 году вышла книга Натальи Арбузовой «Город с названьем Ковров-Самолетов». Автор заявил о себе как о создателе своеобычного стиля поэтической прозы, с широким гуманистическим охватом явлений сегодняшней жизни и русской истории. Наталье Арбузовой свойственны гротеск, насыщенность текста аллюзиями и доверие к интеллигентному читателю. Она в равной мере не боится высокого стиля и сленгового, резкого его снижения.
В этой книге представлены пьесы, киносценарий и рассказы Натальи Арбузовой.
Автор заявил о себе как о создателе своеобычного стиля поэтической прозы, с широким гуманистическим охватом явлений сегодняшней жизни и русской истории. Наталье Арбузовой свойственны гротеск, насыщенность текста аллюзиями и доверие к интеллигентному читателю. Она в равной мере не боится высокого стиля и сленгового, резкого его снижения.
Я предпринимаю трудную попытку переписать свою жизнь в другом варианте, практически при тех же стартовых условиях, но как если бы я приняла какие-то некогда мною отвергнутые предложения. История не терпит сослагательного наклонения. А я в историю не войду (не влипну). Моя жизнь, моя вольная воля. Что хочу, то и перечеркну. Не стану грести себе больше счастья, больше удачи. Даже многим поступлюсь. Но, незаметно для читателя, самую большую беду руками разведу.
Новая книга, явствует из названья, не последняя. Наталья Арбузова оказалась автором упорным и была оценена самыми взыскательными, высокоинтеллигентными читателями. Данная книга содержит повести, рассказы и стихи. Уже зарекомендовав себя как поэт в прозе, она раскрывается перед нами как поэт-новатор, замешивающий присутствующие в преизбытке рифмы в строку точно изюм в тесто, получая таким образом дополнительную степень свободы.
Герои Натальи Арбузовой врываются в повествование стремительно и неожиданно, и также стремительно, необратимо, непоправимо уходят: адский вихрь потерь и обретений, метаморфозы души – именно отсюда необычайно трепетное отношение писательницы к ритму как стиха, так и прозы.Она замешивает рифмы в текст, будто изюм в тесто, сбивается на стихотворную строку внутри прозаической, не боится рушить «устоявшиеся» литературные каноны, – именно вследствие их «нарушения» и рождается живое слово, необходимое чуткому и тонкому читателю.
Пристально вглядываясь в себя, в прошлое и настоящее своей семьи, Йонатан Лехави пытается понять причину выпавших на его долю тяжелых испытаний. Подающий надежды в ешиве, он, боясь груза ответственности, бросает обучение и стремится к тихой семейной жизни, хочет стать незаметным. Однако события развиваются помимо его воли, и раз за разом Йонатан оказывается перед новым выбором, пока жизнь, по сути, не возвращает его туда, откуда он когда-то ушел. «Необходимо быть в движении и всегда спрашивать себя, чего ищет душа, чего хочет время, чего хочет Всевышний», — сказал в одном из интервью Эльханан Нир.
Михаил Ганичев — имя новое в нашей литературе. Его судьба, отразившаяся в повести «Пробуждение», тесно связана с Череповецким металлургическим комбинатом, где он до сих пор работает начальником цеха. Боль за родную русскую землю, за нелегкую жизнь земляков — таков главный лейтмотив произведений писателя с Вологодчины.
Одна из лучших книг года по версии Time и The Washington Post.От автора международного бестселлера «Жена тигра».Пронзительный роман о Диком Западе конца XIX-го века и его призраках.В диких, засушливых землях Аризоны на пороге ХХ века сплетаются две необычных судьбы. Нора уже давно живет в пустыне с мужем и сыновьями и знает об этом суровом крае практически все. Она обладает недюжинной волей и энергией и испугать ее непросто. Однако по стечению обстоятельств она осталась в доме почти без воды с Тоби, ее младшим ребенком.
В сборник вошли рассказы разных лет и жанров. Одни проросли из воспоминаний и дневниковых записей. Другие — проявленные негативы под названием «Жизнь других». Третьи пришли из ниоткуда, прилетели и плюхнулись на листы, как вернувшиеся домой перелетные птицы. Часть рассказов — горькие таблетки, лучше, принимать по одной. Рассказы сборника, как страницы фотоальбома поведают о детстве, взрослении и дружбе, путешествиях и море, испытаниях и потерях. О вере, надежде и о любви во всех ее проявлениях.
Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.
Некий писатель пытается воссоздать последний день жизни Самуэля – молодого человека, внезапно погибшего (покончившего с собой?) в автокатастрофе. В рассказах друзей, любимой девушки, родственников и соседей вырисовываются разные грани его личности: любящий внук, бюрократ поневоле, преданный друг, нелепый позер, влюбленный, готовый на все ради своей девушки… Что же остается от всех наших мимолетных воспоминаний? И что скрывается за тем, чего мы не помним? Это роман о любви и дружбе, предательстве и насилии, горе от потери близкого человека и одиночестве, о быстротечности времени и свойствах нашей памяти. Юнас Хассен Кемири (р.
Один из главных «героев» романа — время. Оно властно меняет человеческие судьбы и названия улиц, перелистывая поколения, словно страницы книги. Время своенравно распоряжается судьбой главной героини, Ирины. Родила двоих детей, но вырастила и воспитала троих. Кристально честный человек, она едва не попадает в тюрьму… Когда после войны Ирина возвращается в родной город, он предстает таким же израненным, как ее собственная жизнь. Дети взрослеют и уже не помнят того, что знает и помнит она. Или не хотят помнить? — Но это означает, что внуки никогда не узнают о прошлом: оно ускользает, не оставляя следа в реальности, однако продолжает жить в памяти, снах и разговорах с теми, которых больше нет.
Роман «Жили-были старик со старухой», по точному слову Майи Кучерской, — повествование о судьбе семьи староверов, заброшенных в начале прошлого века в Остзейский край, там осевших, переживших у синего моря войны, разорение, потери и все-таки выживших, спасенных собственной верностью самым простым, но главным ценностям. «…Эта история захватывает с первой страницы и не отпускает до конца романа. Живые, порой комичные, порой трагические типажи, „вкусный“ говор, забавные и точные „семейные словечки“, трогательная любовь и великое русское терпение — все это сразу берет за душу.
Роман «Время обнимать» – увлекательная семейная сага, в которой есть все, что так нравится читателю: сложные судьбы, страсти, разлуки, измены, трагическая слепота родных людей и их внезапные прозрения… Но не только! Это еще и философская драма о том, какова цена жизни и смерти, как настигает и убивает прошлое, недаром в названии – слова из Книги Екклесиаста. Это повествование – гимн семье: объятиям, сантиментам, милым пустякам жизни и преданной взаимной любви, ее единственной нерушимой основе. С мягкой иронией автор рассказывает о нескольких поколениях питерской интеллигенции, их трогательной заботе о «своем круге» и непременном культурном образовании детей, любви к литературе и музыке и неприятии хамства.
Великое счастье безвестности – такое, как у Владимира Гуркина, – выпадает редкому творцу: это когда твое собственное имя прикрыто, словно обложкой, названием твоего главного произведения. «Любовь и голуби» знают все, они давно живут отдельно от своего автора – как народная песня. А ведь у Гуркина есть еще и «Плач в пригоршню»: «шедевр русской драматургии – никаких сомнений. Куда хочешь ставь – между Островским и Грибоедовым или Сухово-Кобылиным» (Владимир Меньшов). И вообще Гуркин – «подлинное драматургическое изумление, я давно ждала такого национального, народного театра, безжалостного к истории и милосердного к героям» (Людмила Петрушевская)