Пощечина - [114]

Лицо Коулы посуровело.

— Ну и как этот илифио[114], безмозглый кусок дерьма? Все без дела болтается?

— Мама! — Елизавета показала на соседнюю комнату. — Они же могут услышать.

— Вот и хорошо. Пусть знают, что у них за отец.

— Коула, заткнись, — приструнил жену Манолис.

Елизавета поблагодарила его взглядом. Коула поставила на стол закипевший кофе.

— В следующие выходные они ведь у тебя, да?

— Да.

— Чудесно. У твоего двоюродного брата день рождения. Рокко по Саве соскучился. Сэнди сказала мне по телефону.

— А Адам там будет? — перекрикивая телевизор спросил Сава.

— Конечно, малыш.

— А Лисси? — пропищала Ангелика.

— Разумеется, будет, — презрительно бросил ей Сава. — Раз Адам придет, значит, и она тоже.

Коула понизила голос до шепота:

— Ты говорила с братом?

Елизавета нахмурилась:

— На прошлой неделе.

— Спрашивала его про день рождения?

— Он придет, — сухим, уклончивым тоном ответила Елизавета.

— А индианка?

— У нее имя есть, мама.

— Так она придет?

— Нет.

Коула хлопнула рукой по столу:

— Вот ведь свалилась на мою голову. Каждый божий день я вопрошаю Деву Марию, за что моего бедного сына прибрал к себе индийский дьявол. За что?

Манолис покачал головой. Айша — умная, способная, привлекательная женщина и замечательная жена Гектору. И живут они хорошо. Неужели она этого не видит?

— Она не придет, мама.

— Из-за своей глупой подруги-австралийки? Та тоже корова.

— Гарри не следовало бить ребенка.

— Следовало, — крикнул Сава из гостиной.

Коула торжествующе улыбнулась:

— Видишь? Твой сын умнее тебя. Гарри следовало выпороть этого дьяволенка. Не ребенок, а чудовище.

— Дело не в этом.

Коула в изумлении всплеснула руками:

— А в чем же?

— Он ударил ребенка.

— Тот хотел ударить Рокко.

— Но не ударил же.

— Не ударил. Потому что у твоего кузена хватило ума помешать ему.

— В общем, она не придет. Мне Гектор сказал.

Коула глянула на Манолиса. Тот пожал плечами. Он тоже не мог этого понять. Узколобость Айши его удивляла. Гарри, конечно, дурак, что ударил мальчика, но ведь щенок заслуживал наказания. И потом, это всего лишь оплеуха. Всего-навсего. А в результате столько денег потрачено на адвокатов, на суды, на всю эту ерунду. Поколение его детей — просто безумцы. Им что, деньги некуда девать? Или, может, виновато его поколение? Избаловали своих детей. Избаловали?

Коула озвучила его мысли:

— Зачем-то обратились в полицию. Какая гнусность! — Она медленно покачала головой.

— А что им оставалось делать? Он ударил маленького ребенка.

Манолис плотно сжал губы. Лучше промолчать. Хотя что за бред несет его дочь? Как можно обращаться в полицию, к этим недоноскам? Из-за оплеухи.

Коула постучала по столу:

— Вот я тоже бью Савву. — Она скрестила на груди руки, бросая вызов дочери. — Ты подашь на меня в суд?

— Ты не должна его бить.

— Даже когда он сквернословит в мой адрес, когда он бьет сестренку?

— Не путай кислое с пресным.

— И ты его бьешь.

Елизавета переводила взгляд с отца на мать:

— Я не хочу это обсуждать. Айша права. Никто не вправе бить детей. Никто.

— Даже когда они хулиганят?

Елизавета помедлила в нерешительности:

— Да.

Коула в отвращении отодвинулась на стуле, встала и подошла к раковине:

— И сегодня вы заплатите кому-то тысячи долларов, чтобы вам объяснили, почему дети не умеют читать и писать? Лучше мне отдайте эти деньги. Я бы вам растолковала все как есть.

Елизавета тихо выругалась.

— Значит, по-вашему, бить детей — это нормально? Бить детей благородно, да?

У Манолиса лопнуло терпение.

— Господи помилуй, никто никого не бил. Он отвесил ему оплеуху, одну оплеуху, чтоб ей пусто было. И все. И Айша тут же объявила бойкот Гектору, эта тупая австралийка вызвала полицию, а что в результате? Ее ребенок наверняка по-прежнему своевольничает и устраивает истерики везде, где бывает. Что это за чушь?!

— А что бы ты чувствовал, если б какой-то чужак на твоих глазах ударил Саву? — Елизавета теперь тоже кричала.

— Пришел бы в ярость. Но если б Сава получил оплеуху за то, что хотел ударить его ребенка, я бы понял. Принял бы извинение — и дело с концом. Проехали. Ну, может, дал бы ему в морду пару раз. Но мы разобрались бы по-мужски, а не как животные, не так, как это делают грязные недоноски австралийцы.

Манолиса трясло. Он вспомнил переполненный зал суда, страх Сэнди, позор Гарри. Он встал:

— Все, с меня хватит. Позвоню Айше. Она придет на день рождения.

Елизавета закатила глаза:

— Желаю удачи.

Коула в отвращении покачала головой:

— Ты брата должна поддержать, должна помочь уладить это безумие. А ты ее поддерживаешь. Мне стыдно за тебя.

— Айша права.

Коула указала дочери на дверь:

— Довольно. Уходи.

Елизавета взяла сумочку, прошла в гостиную, поцеловала на прощание детей. Вернулась на кухню, поцеловала Манолиса в макушку.

— Она придет, вот увидишь. Меня она послушает.

— Папа, не придет она.

Он не ответил. Айша его послушает. Он будет спокоен, рассудителен. Представит ей разумные доводы. Она его уважает, любит. Его она послушает.

Елизавета наклонилась к матери, желая ее поцеловать. Коула отвернула лицо, презрительно подставив ей щеку.

— Спасибо, что согласились присмотреть за детьми, мама.

Коула не ответила.

— До вечера. Буду в восемь.